| |
Эдуард Хвиловский
Стихотворения
* * *
Ничего не останется - разве что вспоминать,
сидя возле больших песочниц
в царстве ересей и простых лоточниц,
как бывало то, чему не бывать.
На песочнейшем ложе песчинок знаков
никакой из равных не одинаков
где - никакому. Как знать? Как знать?
Ничего не останется - разве что провода
на мотках, на столбах и в шансах,
в чётках нежностей и в тенях романсов
всё связуется часто простейшим "да".
В этом городе Зеро, где я не равен
ни тому, кто славен, ни - кто бесславен
в телепрограммах. Вода. Вода.
Ничего не останется - разве что два тире,
но, скорее, - одно, кончаясь
в пунктах разностей или - начинаясь...
Вольтерьянское заварю пюре
в этой ёмкости никеля - из брикета,
заправляя специей менуэта
линию пищи - в каре, в каре.
Ничего не останется - разве что этот вздох
на обоях пустой квартиры,
где и дважды два было не четыре,
где прописаны чёрт и судья, и Бог.
За покинутым бруствером подозрений
по традиции - садик из всепрощений.
В тех же каналах - подвох. Подвох.
Ничего не останется - разве что два хлопка
от пролёта Большого Звука.
Заключалась в нём та одна наука
различенья праздности от кивка
и всего расстояния до пометы
от неровной строки на краю газеты.
Скажем, прощаясь: "Пока, пока..."
Ничего не останется - разве что новый век,
полный жизни и новых стансов
в звуках ересей о других нюансах,
замощённых камнями для новых Мекк.
На краю туннеля звучит сурдина,
и совсем не всё, пока жив, едино
ясным полуднем - у рек, у рек...
* * *
Похож одновременно на тебя
и на артиста театра оперетты.
Края зелёной шапки чуть поддеты,
глаза передвигаются скользя
то по клюке, то по дуге брови
за тенью продвижения кометы
по краю истончившейся галеты
к владениям исчезнувшей любви.
Подрагивают пальцы на шерсти,
и шум вагона гулко колобродит,
видение прожитого приходит
как раз за две минуты до шести.
Мой город
Фиолетовый абрис Одессы.
шальная Пересыпь
на излёте истаявших лет
и вульгарных замесов,
где Катаева нет;
парусов ветровая завеса
состоявшихся действий, границ,
и отсутствие леса
в мозаичности лиц.
Маяка ли ночное свеченье,
церковное ль пенье,
синагог или кирхи обвал,
болевых озарений
настоящий хорал;
там отрада, там солнце, там пенье,
вкус степи на тяжёлых руках
и несбывшееся всепрощенье,
и еда на дворовых столах.
Там и говор - салат средиземный,
отчасти богемный,
неуёмный в своём большинстве -
отраженье борений
в двойном естестве
самомнений и мнений -
где ракушки и соль,
и по склонам к воде ежедневно
мягко сходит Ассоль.
Уличный мотив
И те же голоса. И то же своеволье.
Распахнутых окон печатный силуэт.
Знакомые дома. Знакомое подворье,
Оставившее в долг запомнившийся след.
И пыльный балаган. И пыльные предместья.
Над охристым песком - немеряная синь.
Избитые слова. Избитые известья.
Неутомимый гам и торг - куда ни кинь.
Неповторимый шарм. Неповторимый лепет.
Над каруселью лжи - другая карусель.
Сокрытый в чаще звон. Сокрытый в пене трепет.
И жгучих глаз твоих смеющаяся щель.
|
|
|
|
