| |
Татьяна Тайганова
Пища вдов
* * *
Шагнул вперед
от себя
мой дед
и был
впереди себя
убит.
Холодным распятьем
сквозь медленный свет
летит
летит
оконная черная рама избы
из которой вырвана печь.
Туда
навсегда
отброшен мой дом,
над ним
замер
бескрылый дым,
потерявший и тело и речь.
Шагнул
в окоп из дома
отец,
распахнутым горлом
хватать свинец.
В бездну песком осело,
остыв от металла, тело.
Руки - запад-восток,
Сердце - ямы дорог.
От снаряда ко мне каждый день
вращаясь
вращаясь
возвращается длинная тень.
Грохочет проглоченный
вдох,
пальцы праха скребут порог.
Из ребра
сына
взросли города,
и больше ребер ему не иметь -
откачав
из легких его нефть и медь
всходят
всходят
свинцовые семена
а в пустой груди
плодоносит смерть
От рожденья
вдова,
сирота. я -
ничто посреди,
и кругом
нагота
нагота
и глотает
плечи мои
пустота.
Тверда
плоть подо мной,
жилы в камень вросли,
я
питаю собой
травы черной земли.
* * *
Там, где
высотки бездомны
проспекты безродны
сквозь тонны бетона
соцветия окон
и гроздья балконов
где Город навечно грядет
там
спотыкаясь о монументы и урны
мой
трехглазый ребенок идет.
Ищет дом
мой бескрылый мальчик
пока над ним
учится прицельно взлетать истребитель.
Вой
над огородами Города
белье
откинулось на столбы
Воя
держится за кровавый живот
мое
выходное платье
Воя
шарят вдоль веревочных веток
спиральные пальцы фасоли
Вой неба разжал
зеленые кулаки
душных полуденных тополей
и фасоль
от балконов
падает
падает
навзничь
качая вдоль стен набат тишины.
Жду
неодетая
смотрю на убитое платье
и грохочут углы моей нищей квартиры.
Войдет
опоздав и плача
и спрячет
исподнюю близорукость лица
мой мальчик
от ладоней моих
прянут прочь
невзрачные узкие
детские щупальца
ища
в оставленных позади
кирпичных расщелинах
окаменевшее молоко.
Он жив
живы три черные бездны зрачков
это я - его сирота
я мать его
до тех пор пока
меня
хлещет дождь по кислотным щекам.
Мы
тюремные матери
вдовы
и стены
Мы
мира
глухие углы
и кладбища
Мы
бездонны
бездушны
безводны и нищи
Мы пустыни
по призыву составлены набок
пустыня к пустыне впритирку на нарах
в очередях за требухой
за водкой
за мясом
за маслом
за жизнью
- Видишь, мальчишка спешит домой?
Это мой!
- Мама
солнце завтра упало
и стены его поймали
и придут еще застенные
заплечные люди с мешками
ушибленный свет накормить минтаем
и ничейные кошки заплачут от голода
потому что
от человеческих форточек холодно
и не к ним падает рыбный дождь.
- Мама
оно вчера было Солнушка
и пудрилось одуванчиками
и уйдя от людей с чешуей на пальцах
теперь пудрится пылью в подвале
- Мама
давай усыновим себе солнце вчера?
Было солнце
похожее на меня
но стены
смогли больше
чем я
а мальчик мой
многоглазый
слепой
ощупью
через вечность
пробирался домой.
* * *
В никуда
грянет срок
городам -
стены стянет в комок,
раскачав,
оборвет
мой пустой потолок
Небу станет легко -
глубоко потолок под землей,
глубоко.
Известковая бязь
тяжела
на лице,
и меня уже нет, и лица уже нет,
и никто
не успел
в мире выключить свет -
далеко же нас унесло,
далеко
Но в конце
всех концов,
на краю всех миров,
на заброшенной
грядке
в семье огурцов
свет
однажды
голодную почву прорвет -
непогасшая лампочка
вдруг прорастет.
Молоко в провода потекло,
молоко.
Сын,
в этот срок,
на обрывках времен,
на одичавших
шкурах племен,
родись
из неволи
моих костей,
из оплавленных
черных
моих горстей.
Жди, новорожденный, жди
молока
у земли на груди.
|
|
|
|
