| |
Альбина Синева
Стихотворения
* * *
Наизусть, минуя все алфавиты мира,
наклоняясь снова к своей природе,
перегнешься через ее перила:
не с того языка тебя переводят.
Взглядом до себя дотянешься, еле-еле:
облака внизу, туман, и уже светает.
Человек лежит на уступе пустой постели,
как из текста выпавшая запятая.
* * *
Дни, исхоженные пешком; и легкая голова
говорит "спасибо", о чем ее ни спросите.
В пятки уходят мысли, а их слова
вообще спят в асфальте. Папоротники в антраците,
плауны, плавники, перепонки, пальцы. Еще вчера
было все на латыни и лишь иногда - по-русски.
Амфоры слуха, извилины, веера,
оркестровые раковины, приплюснутые моллюски.
Граммофоны петуний, лилии, глас трубы.
Флейты, стебельки, простейшие, просто черви.
Иногда асфальт становится на дыбы,
корни и грибы растут из него. Тротуар вечерний
на глазах растекается и уходит вниз -
море подступает, воздух когтями роя,
и лишь позвонки легкокрылых птиц
остаются в пене его прибоя.
* * *
С древнегрецким орехом, морщинистым, круглым, прохладным,
или камешком гладким,
с бубенцом за щекой, с воровским прикарманенным кладом -
не бежать без оглядки
в духоту, где дарованы после и клен, и каштан, и олива,
как недолгая милость,
и не красться с оглядкой вдоль стен, а шагать терпеливо:
ничего не случилось.
Леденец, где прилипли навек волосок и песчинка,
в повлажневшей ладони.
Детским страхом - предчувствие жизни: коварства, бесчинства:
непременно потребует доли.
Ты нашаришь во тьме безошибочно, быстро и тихо -
среди прочих сокровищ.
Ты живешь - словно гладишь невидимых дышащих тигров
или бабочку ловишь,
словно шлешь поцелуй или ветер, обман на обмане,
в прозрачном конверте.
Так и ходишь по улицам с августом в жилах - и с сердцем в кармане,
как приманкой для смерти.
Так беги же, живи - мимо цирков, вокзалов и книг,
площадей и гостиниц.
И люби, что достался тебе среди тысяч других
бесполезный и страшный гостинец.
Уходи, уходи, затеряйся в толпе, возвращайся домой,
забывай торопиться,
и назад не гляди; и с тобой, как со мной,
ничего не случится.
* * *
Все руины, трибуны и паперти смотрят в лица
ангелам, играющим в высшей лиге.
Пальцы стираются о страницы
при попытке перелистать все книги.
В небесах ползут трамваи и колесницы,
по углам прорастают крапива и незабудки,
и глаза саднят, давно перестав слезиться,
от старанья прочесть все буквы.
Не приходит осень, как будто тебя забыли
посреди кошмара с флагами и шарами,
в букваре, где мама шесть лет не стирала пыли,
паутину не обметала, не мыла рамы.
* * *
Покури не спеша. Заточи поострей карандаш
и прицелься к строке. Это будет последняя правка,
потому что страница давно переходит в пейзаж,
и сквозь буквы уже пробивается первая травка.
Эти знаки ничем не содрать, и, уже позабыт,
так и будешь носить, зализав на себе, как собака,
этих шрамов, прививок и ссадин чужой алфавит,
водяные картинки весны, боди-арт Зодиака.
А когда потеплеет, то моря ленивый язык
и шершавого неба соленое влажное веко,
и притихшее облако - там, где уже и без них
растворяется текст, увлекая с собой человека -
повстречаются снова, усыпав канавы и рвы
многоточием звезд, становясь все светлей и бездонней,
расправляя на склонах примятые стебли травы
и тропинки несбывшихся линий стирая с ладоней.
|
|
|
|
