Кэйт Шопен
История часа

Перевод с английского Марины Агибаловой

          Зная о том, что у миссис Мэллард проблемы с сердцем, было предпринято все возможное, чтобы как можно деликатней сообщить ей о смерти мужа.
          Ее сестра Жозефина рассказала ей об этом обрывчатыми фразами полными скрытых намеков, наполовину утаивая правду. Ричардc, друг ее мужа, тоже был рядом с ней. Он был как раз в редакции, когда пришло известие о крушении поезда, с именем Брэнтли Мэлларда, возглавляющим список погибших. Он только дождался второй телеграммы, чтобы быть полностью уверенным в происшедшем, и тут же поспешил предупредить любого менее осторожного, менее заботливого друга в сообщении печальной новости.
          Как и многие женщины, она не услышала рассказа, парализованная невозможностью принять его смысл. Она сразу заплакала, внезапно успокоившись в объятьях своей сестры. Когда эта горестная буря прошла сама собой, она поднялась к себе в комнату одна. Она не хотела, чтобы кто-нибудь был с ней.
          В комнате стояло, глядя в открытое окно, удобное просторное кресло. Она погрузилась в него под тяжестью физического изнеможения, которое охватило все ее тело и, казалось, достигло души.
          Она смотрела на растущие на площади перед домом деревья, верхушки которых дрожали под дуновением новой весенней жизни. Свежее дыхание дождя витало в воздухе. На улице внизу торговец зазывал покупателей. Слабые звуки далекой песни достигали ее слуха, и бесчисленные воробьи щебетали на карнизе.
          Лоскутки голубого неба показывались то там, то тут среди облаков, встречаясь друг с другом на западе и заглядывая в окно.
          Она сидела совершенно неподвижно, откинув голову на подушку кресла, время от времени сотрясаясь от рыданий, как выплакавшийся ребенок, который продолжает всхлипывать во сне.
          Она была молода, со светлым спокойным лицом, черты которого говорили о сдержанности и даже определенной силе. Но сейчас глаза ее были тусклыми, со взглядом, застывшим на одном из лоскутков голубого неба. Это не был взгляд человека, погрузившегося в свои мысли, а скорее наоборот, он указывал на то, что сейчас она не думает ни о чем.
          Было там что-то, идущее к ней, и она ждала его со страхом. Что это было? Она не знала; оно было слишком неуловимым, чтобы понять. Но она чувствовала его, крадущееся с неба, стремящееся к ней через звуки, запахи, цвета, наполняющие воздух.

          Ее грудь шумно вздымалась. Она начинала понимать то, что приближалось к ней, что хотело овладеть ею, и она пыталась отбиться от него, призвав на помощь всю свою волю - такую же слабую, как и ее белые тонкие руки.
          Когда она погрузилась в себя, одно тихое слово сорвалось с ее приоткрытых губ. Она повторяла его снова и снова: "Свободна, свободна, свободна!" Отрешенный взгляд и ужас, последовавший за ним, промелькнули в ее глазах. Они стали осмысленными и ясными. Ее пульс забился чаще, и кровь согревала и расслабляла каждый дюйм ее тела.
          Она не остановилась, чтобы спросить себя, не была ли чудовищной радость, охватившая ее. Но чистое восторженное чувство давало ей право отвергнуть это предположение как нечто незначительное.
          Она знала, что будет плакать снова, когда увидит эти добрые, нежные руки, скрещенные смертью; лицо, которое никогда уже не обратиться к ней с любовью, застывшее, серое, мертвое. Но после этого горького мига ей виделись долгие годы, которые будут принадлежать полностью ей. И она раскрыла и протянула им в приветствии руки.
          Не будет никого, для кого надо будет жить в течение следующих лет, она будет жить только для себя. Не будет той властной воли, подавляющей ее слепым упорством, с которым мужчины и женщины считают своим правом навязывать свои желания ближнему. Доброе намерение, или жестокое намерение, больше не делало происшедшее преступлением, когда она взглянула на него в этот короткий миг просветления.
          Она все еще любила его - иногда. Чаще нет. Какое это имеет значение! На что может рассчитывать любовь, эта неразгаданная тайна, перед лицом одержимости самоутверждением, которое сильнейшим импульсом прошло через все ее существо!
          "Свободна! Телом и душой - свободна!" - шептала она.
          Жозефина стояла на коленях перед закрытой дверью, прижавшись губами к замочной скважине: "Луиза, открой дверь! Умоляю, открой дверь, ты себя доведешь. Что ты делаешь, Луиза? Ради Бога, открой дверь".
          "Уходи. Я не довожу себя". О нет, она упивалась эликсиром жизни через это открытое окно.
          Она дала полную волю своему воображению, мечтая о тех днях, которые ждут ее впереди. Весенние дни, летние дни, все дни будут принадлежать только ей одной. Она прошептала быструю молитву, радуясь, что жизнь может быть долгой. Только вчера она думала с дрожью, что жизнь может быть долгой.
          Она встала и открыла дверь, уступив настойчивости сестры. В ее глазах был лихорадочный триумф, она несла себя с неохотой, словно богиня Виктория. Она обняла сестру за талию, и они стали спускаться по лестнице. Ричардc ждал их внизу.
          Кто-то открывал входную дверь ключом. И вошл, слегка покрытый дорожной пылью, Брэнтли Мэллард, спокойно неся саквояж и зонтик. Он был далеко от места катастрофы и даже не знал, что она произошла. Он стоял, изумленный пронзительным криком Жозефины и быстрым движением Ричардса, пытающегося заслонить его от жены. Но Ричардс опоздал. Когда прибыл врач, они сказали, что она умерла от сердечного приступа - из-за радости, которая убивает.