| |
Дмитрий Храмеля
Ковер
Начало Окончание
Теперь трава поредела. Видны проплешины. Голая бурая земля в одном месте - след
моей нерасторопности, когда я нес и расплескал краску. Можно подумать, за деревьями,
выдвинувшимися на передний план, ничего нет, все поваленные стволы, и может быть
только какое-нибудь одно, сухое, без листьев, деревце гнется на сквозняке. Сама поляна уже
не имеет такого гладкого, ровного рельефа, как вначале, когда распластавшись на животе с
одного боку, можно было видеть, что делается на другом, - к слову, одна из наиболее
любимых наших с Юриком игр. Ветер, - почти что на самом краю света, - вымыл землю,
образовав небольшую насыпь, едва заметную, но достаточную для того, чтобы мы - я, отец и
Юрик - могли спрятаться за ней и, не дыша, наблюдать: олень быстро, - или мне только
показалось, - дернул ухом, отгоняя назойливых мошек.
Мы ждали, когда папа даст команду. Юрик, не выдержав, стал медленно выдвигаться
с левой стороны - отец лежал посередине, я - справа, - и потихонечку уминать стебельки,
заворачивая грунт, который сразу же начал рассыпаться. Папа шикнул, и съежившееся
солнце вернулось на место. Потом он еще раз посмотрел на нас и, кивнув головой, не спеша
пополз в сторону, где стояло животное. Мы, примериваясь к его движениям, стали
сворачивать ковер, каждый со своего угла.
Мир перевернулся. Земля поднялась, закрутилась, волной понеслась за леса; подмяла,
не успев обогнуть, рощицу; за холмы, за луга; накрыла хутор, одиноко подпиравший
горизонт; крутанула лопасти воткнутого возле, пятиметрового, не менее, ветряка; взобралась
на распаренные горы; потом кинулась вниз, поддела дверной крючок, скинула его и
рассыпалась по пляжу, усыпанному первым душистым снегом. Ползший было по травинке
рогач почти добрался до верхушки, как был сброшен сотрясшимся миром вниз. Причем низ
через секунду становился верхом и он, в полной растерянности, метался из стороны в
сторону. И только распахнулась дверь и наша процессия - отец, перегнув толстый сверток
пополам, держал его на плече; Юрик, все пытавшийся пристроиться сзади и ухватиться за
колыхавшийся в такт шагам конец-трубку; и я, несший пластмассовые выбивалки и метлу, -
как только наша процессия зашагала по дороге, жук выпал из складок и полетел в снег,
обреченный на замерзание
Но мы уже шли дальше, постепенно отдаляясь от дома. Солнечные блики суетились в
окне бабушкиной комнаты, а само солнце, висящее очень низко, напоминало башку сыра, с
вырезанным треугольным ломтем, - нижняя его часть была отделена от нас скатами крыши и
фронтоном. Кругом же горело!
Все сверкало и слепило, дышало, ладони жгло и серебристой пылью рассыпалось в
воздухе, когда я поддевал своей решетчатой ракеткой снег и резко вскидывал ее вверх. Куда
ни посмотри, везде лежали еще не писанные страницы. И нужно было лишь перо поострее,
да верные слова, чтобы узор, и после весенних паводков, сохранил свою стройность и
четкость.
Юрик выхватил у меня вторую выбивалку и мы оба стали забрасывать папу снегом,
как из духовки вынимая на лопатке ледяные, неудавшиеся и оттого рассыпчатые пирожки,
которыми вдоволь угощали совсем не из вежливости отказывавшегося гостя. Получалось,
что он шел в неком дымчатом облаке, словно волшебник, на лавине спустившийся с горы; то
и дело качая согнутым коромыслом, когда поворачивался, грозясь дома наказать нас.
Снег был неглубок. Но все же в некоторых местах ноги проваливались. Пара ворон,
круживших над полем, с каждым кругом поднималась все выше и выше, пока не исчезла
совсем, оставив лишь две черные на белом снегу тени, по инерции какое-то время еще
совершавшие свои неторопливые движения, раскинув крылья-кляксы. Но вот одной не
стало; другая на мгновение замешкалась, - и была раздавлена тенью ботинка; а когда мы
прошли, пятна как и не было.
Выбрав место поровнее, папа остановился; сбросил свиток. И, с нашей помощью,
раскатал его по земле. Я с одной стороны, а Юрик с другой обрушили на расстеленный дерн
снегопад, так что очень быстро и роща, и трава приобрели колючий белый цвет. Как бы
примериваясь, с неохотцей постучав ракеткой, - будто проверяя, натянуты ли струны, - я
смел свалявшийся, потемневший снег, поддел свежего и уж тогда мы все трое начали что
есть мочи лупить, оглашая раскатистыми ударами окрестности. Встревоженный олень
заметался по поляне; как только он бросался в сторону, где не было загонщиков, - из четырех
углов один всегда был свободен, - тот из нас, кто был ближе, преграждал ему путь к воле.
Первым выдохся Юрик. Он распрямил плечи и жадно задышал, разминая занывшую
кисть. Через какое-то время к нему присоединился и я. И только папа, ритмично, высоко
занося руку и с силой опуская ее к земле, тупо бил по ковру, словно и не было нас рядом.
Ритм нарушался только тогда, когда он переходил на другое место, где становился на
колени, неизвестно моля ли бога, проклиная ли. Или вставал, переворачивал ковер, множа
следы вокруг, оттаскивал его в сторону, опять опускался на снег и бил, бил, бил... С
монотонным упрямством отсчитывая удары.
Клоуна больше не было: силач тренировал номер.
Только я и Юрик покинули оцепление, олень рванулся, в секунду обрел жданную
свободу, встряхнул головой, сбрасывая налипший снег с ветвистых рогов, и, быстро
перебирая ногами, то и дело проваливаясь, парою неуверенных рваных прыжков перенесся
на безопасное расстояние, где остановился и начал мирно оглядывать окружавший его,
слепящий, по особому, на первый вдох совсем не пахнущий мир, при этом высоко задрав
морду, - нюхая воздух.
Мы с Юриком бросили выбивалки и, увидев темную зеркальную полосу, словно язык
борзой, дрожащий в разинутой пасти, отражавшую большую часть солнечного света,
побежали на горку, которая - если и далее взбираться на нее тропою тропа - казалась
челюстью, а голубое, сросшееся с макушкой горы небо - небом.
В остальное же время года это был обычный холм. Впрочем, и холмом его было
трудно назвать. Так, небольшая опухоль, почти сошедший синяк на глазу природы, на
который тропинка, не сбив дыхания даже, взбегала и далее продолжала ровный свой бег. Но
на ней, на тропинке этой, уже успела образоваться матовая, чернотой поблескивающая
гладкая корка, разбежавшись и ступив на которую можно было проскользить метров восемь,
пока синева не сходила на нет, и шло уже ровно напудренное лицо циркача с гротескно
выпиравшими скулами. Через пяток минут зал захохочет, захлопает, затопает, от
удовольствия, ногами, занавес падет и первый весенний дождичек смоет кельтские следы,
невесть откуда взявшиеся на земле финнов. Но пока, а до этого в гримерке сидя, буду мять
шляпу и пудрить парик, рассовывать по карманам вату и думать, не забыл ли чего.
Я стоял, смотрел по сторонам и казалось мне, что дня счастливей не было в моей
жизни. Хотелось застыть, не двигаться, не думать ни о чем. Я поднял в стороны руки,
составив компанию забытому на огородах пугалу, чья пустая голова болталась на свернутой
ветром шее, и медленно, словно игрушечный деревянный солдатик, повалился спиною в
снег, где лежал, закрыв глаза, целую вечность, может быть. Не шевелясь, почти не дыша.
Ведь стоило повернуться, одно неловкое движение, и рой острых неграненых кристаллов
снега тут же готов был вцепится в незащищенную кожу, жаля; а после, обернувшись влагой,
скудным ручейком сбежать по ладони, либо по щеке, по губам.
Вот он первый, по-настоящему зимний день, яркий и обжигающий; снежки,
раскрасневшиеся холодные щеки, сердце, запертое в темнице и бешено барабанящее в
дверку груди, запертую снаружи; даль. А там, вдали, кучкой сбившиеся нагие облака, по
одному окунающиеся в блестящий водоем, переливавшийся через горизонт; и как не щурься,
не разобрать, где заканчивается равнина и ноги, больше не касаясь земли, беспомощно
болтаются в воздухе, пытаясь вести счет несуществующим шагам, постепенно сбиваясь с
ладной поступи на суетливый бег. Кругом, куда ни глянь, простирался омывающий душу
ландшафт. С обледенелыми берегами, с мягкою ровною белизною, с сединою (пусть изредка
и проглядывала разукрашенная прядь, будь то ветка или поваленный телеграфный столб), с
холодным блеском, чистый и не запятнанный.
В груди закипало, нарастало сдерживаемое дотоле чувство, еще секунда - и прочь
отсюда, из этого стеклянного гроба; прыгать, кричать, всем рассказать о своем счастье, до
всех донести!
Начало Окончание
|
|
|
|
