| |
Ольга Карибджанян
Два рассказа
Чемодан
Рубашки, майки, складной зонтик, книга, старые носки, мыло, зубная щетка,
пакетик с конфетами, множество, множество мелочей тянули чемодан к земле. Самому
себе он казался огромным мусорным ведром - даже внутренние карманы были битком
набиты нужными и совершенно бесполезными вещами. Удивительно, как в него столько
поместилось?
Дорога в этот раз была скучной. Почти сразу чемодан внесли в вагон, и он оказался
под сидением в компании двух довольно толстых сумок. Те не обратили на него ни
малейшего внимания. Лишь немного поворчали, когда тот попробовал было поудобней
разместиться в их неприветливой компании.
Вещи, переполнявшие чемодан, уловили ритм колесного стука и подпрыгивали
вместе с ним от малейшего переката. Почти всю ночь чемодан любовался серебристым
светом, который луна щедро бросала в окошки поезда. Недружелюбные соседки-сумки
лежали каждая в своем углу. Они сонно вздрагивали, когда чемодан пытался хоть чуть-
чуть протиснуться между ними. Обе были пыльные и потертые, размером больше
смахивали на огромные колбаски.
Холодное утро чемодан встретил уже на перроне. Громыхал уносящийся поезд.
Через несколько минут он растаял в тумане лениво надвигающегося утра.
В одно мгновение чемодан почувствовал себя крошечной пылинкой в руках
обстоятельств и железнодорожных билетов. Всё то, о чем так любят перешептываться и
мечтать дорожные сумки в толчее аэропортов и вокзалов - вовсе не "зов дальних
странствий", а только его эхо.
Молоко
Сложней всего было уследить за днями недели. Каждый раз приходилось
выстраивать длинную цепь воспоминаний, разматывать клубок от события к событию,
пока наконец они не приводили к правильному ответу. Выглядело это примерно так: "В
последний раз это был четверг. Потом мне дважды приносили письма. Потом приезжал
молочник. Значит сегодня - понедельник". Память цеплялась за крошечные ориентиры во
времени, но никак не могла приноровиться к быстрой смене понедельника вторником.
Правда, надо сказать, что это мало его беспокоило.
Молоко привозили в воскресенье. Чаще всего именно это событие служило
отправной точкой в его подсчетах. Хотя молочника ему до сих пор так и не удавалось
увидеть. Тот приезжал рано утром, на лошади, а в его деревянной повозке гулко
перестукивались бидоны. Подъехав к первому дому, он начинал выкрикивать, при этом
ударяя на каждом слоге: "Мо-ло-ко!", а собаки из ближайших дворов заливались громким
лаем. "Жаль, что я не пью молока", - обычно думал он, просыпаясь под какофонию
собачьего лая, криков молочника и перезвона бидонов. И лежа на диване под серым
ватным одеялом ему представлялось, как он выходит навстречу утреннему гостю улицы,
лошадь останавливается, и пока белое и густое молоко льется из бидона, он заводит
разговор с торговцем. Они болтают обо всем и ни о чем: о тех приятных мелочах и
банальностях, которые принято говорить при знакомстве. А вот уже в следующий раз они
будут справляться не только о здоровье друг друга; они обязательно поговорят и о
поздней весне, и о замечательной лошади молочника, её больших и влажных глазах, и
тогда он пригласит... Но на этом размышления обычно обрывались, так как стихали
собачий визг и тявканье, а "Мо-ло-ко!" доносилось уже издалека, сливаясь с общим
шумом просыпающегося города.
Он редко мог с уверенностью сказать, какой на дворе месяц, число или даже год,
ему было достаточно знать день недели, чтобы заполнять собственную жизнь,
измеряемую приездами торговца молоком, событиям или делами. Со временем, ему
начало казаться, что и молочник так же мало интересуется календарными делами, как и он
сам.
"Мо-ло-ко!" - означало завершение одного витка в бесконечной смене дней и
начало другого. Это ещё как-то привязывало его к жизни за стенами дома.
Когда он узнал, что старый молочник умер, то вначале растерялся. Но затем хитро
улыбнулся рассказчику, развернулся и ушёл домой. Накрывшись с головой одеялом, он
думал, что же стало с лошадью, которая по воскресеньям привозила к его дому молоко в
звенящих бидонах.
|
|
|
|
