| |
Вероника Капустина
Стихотворения
* * *
Там семь часов утра, а поезд - в восемь.
Боясь проспать, тревожно спишь и мало.
Там в чашку налита густая осень.
Она всю ночь послушно остывала.
Там жизнь бредет походкой утомленной,
как и должна в столь отдаленном месте.
Там мемуары женщины влюбленной
раскрыты на странице об отъезде,
на строчке о решительном отказе...
Там по числу на проездном билете,
по цвету шторы, по случайной фразе
поймешь: ушли все поезда на свете.
* * *
Что злость проходит, кто тебе сказал?
Ей никогда не сделаться вчерашней.
Вновь Бенуа построенный вокзал
несет ложноготические башни,
как вечный контролер плывет на нас,
все время входит в Новом Петергофе.
Я зла на жизнь, когда она - анфас.
Мне жаль ее - лишь повернется в профиль,
Как человека в сером у окна,
которому так медленно не спится.
Когда бывает жизнь совсем больна,
она такие выбирает лица.
И в них молчит, укрывшись с головой,
к чертам их привыкая, как к одежде,
молчит и едет, а пейзаж живой
пытается развлечь ее в надежде:
Авось поправится! Ну, что ж, пускайтесь в пляс,
проезжие дома и лес прохожий!
Ведь только и надежды, что на вас,
надежды, на отчаянье похожей.
* * *
Мы кричали шепотом, мы любили
начинать спектакли поближе к ночи.
Наш ребенок узнал еще с колыбели,
что война навсегда, а мир непрочен.
Я теряла лицо, а потом искала,
находила с трудом, и мыла в ванной.
У меня внутри был театр Ла Скала:
"Вон!" - ревели басы, "Постой!" - сопрано.
Забывалось уже, идешь, стоишь ли,
где дорога к храму, где - к магазину.
Силы, сроки и деньги вышли.
Сын мой был удивлен, увидев зиму.
Рвались шапки, тапки, потом - ботинки,
суть вещей обнажалась - войлок, пакля.
А потом и вовсе были поминки,
и в Ла Скала повесили "Нет спектакля".
Год уже не бежал, утекал, и вытек.
Вот теперь мы меняем трубы в ванной.
Нет лица не мне больше, маска - нытик,
а лицо... ну, где-нибудь под диваном...
И съедаю утром привычный завтрак,
и стою на своем, на прежнем месте,
но пишу я тебе в такое завтра,
где нас просто нету, а сын в отъезде.
* * *
Когда телефон-автомат пожирает время,
слизывает секунды с карточки кладкой,
поспешно вешаешь трубку - ты тоже с теми,
кто время припрятывает украдкой:
то сбежать норовят, не закончив спора,
то опаздывают - где их носят черти!
"не все сказал, у меня есть фора", -
говорят себе, а, быть может, смерти.
Надо времени в рот набрать - и жизнь продлится.
И помедлит короткий гудок, колюч и тонок.
А пока - оно тайком уродует лица,
раздирает мысли, оно - спартанский лисенок.
Лишь туда пронести его не имеешь права,
где молчать и плыть один на один с Хароном.
На прощанье лизнет тебя языком шершавым -
и отчалит лодка с зуммером телефонным.
* * *
Крикливым клином улетают от нас туристы,
Покрывшись в этом хмуром парке гусиной кожей.
Они забудут зонтик старый и неказистый,
Двоих отставших на скамейке забудут тоже.
Застрять на парковой скамейке им лет на двести.
Такая выпала удача и тяжко длится.
И отчего всех одиноких ссылают вместе?
И почему у этих ссыльных такие лица,
Как будто их несут по свету, влекут по кругу
Крылатые большие силы, как гуси Нильса?
И если бы они рискнули обнять друг друга,
То воспротивился бы воздух и уплотнился.
|
|
|
|
