Андрей Бехтерев
Травести

          Если это и было когда-нибудь, то это было давно и не здесь. Девочку звали Травести. У нее были темные волосы и глаза-хамелеоны. Она была актрисой самого бродячего театра на свете. У нее было несколько вещей, которые она любила: черный американский револьвер, цветная открытка с изображением моря и четыре маленьких цветных камня, которые она считала драгоценными, но которые, конечно же, ничего не стоили. В театре у Травести было всего две роли: веселого мальчика-пажа, влюбленного в свою Госпожу, и грустного Пьеро, обделенного всем, кроме нарисованных сажей романтических бровей. Обе роли были второстепенными и заканчивались смертью. Одна смерть была трагической, а другая - просто смертью. Травести не нравились ее роли. Она вообще не любила театр, но чем еще может заняться девочка, у которой мама с папой - придурки, колесящие по свету и разыгрывающие одну и ту же дребедень перед вечно пьяной публикой. Травести мечтала о море, об огромных рыбах и кораблях. Она мечтала разрядить свой истомившейся револьвер сначала в Пьеро, а потом в Пажа и смотреть, как они медленно и по правде истекают кровью. Мужчин она не умела любить. Они ее тоже. Те молодые люди, которые окружали ее, были слишком правильны и достойны самих себя. Они были щедрыми в ухаживаниях, дарили ей дорогие конфеты и пряники, рассказывали занятные байки, складно намекали и мягко стелили. Но, обнаружив в самый ответственный момент на своем лбу холодное и убедительное дуло револьвера, они решительно не находили, что сказать, и удалялись с полными штанами негодования. Чем больше они тратились перед этим, тем благородней и справедливей было их недоумение перед такой неблагодарностью. Ею интересовались и барышни. Особенно за ней ухаживала актриса, играющая ее Госпожу. Она слишком правдоподобно целовала ее на репетициях и безумно страстно на представлениях. Травести любила свою Госпожу, но не любила театр, поэтому однажды, прямо во время спектакля она схватила большой картонный нож и подошла к мирно качающейся на качелях Госпоже.
          - У меня два сердца, - продекламировала Травести. - Одно для себя, а другое - для другого. То что для себя - просто бьется в груди. На другом же - татуировка, синий иероглиф, загадка, ключ. Если бы ты умела читать, если бы ты хотела видеть, если бы ты пыталась войти, то я бы приютила твою любовь. Но ты ни то, ни другое, ни третье. Почему я должна тебя терпеть?
          Травести провела ножом по нежной шее актрисы, алая теплая кровь красиво потекла по белому шелку и представление закончилось на два акта раньше...

          Старый Клоун любил резать бумагу. Любил сам процесс превращения правильного и разумного белого прямоугольника в бессмысленный ворох обрезков непонятной формы. Это был его способ самовыражения. Он покупал бумагу пачками и? когда вечерами подступала тоска, Клоун доставал из сундучка дорогие ножницы и начинал медитативно мусорить. Тоска к Клоуну приходила каждый день. Это была особая тоска, преследующая всех настоящих клоунов. Это было похмелье после всех дневных прибауток и анекдотов. У его тоски были фарфоровые глаза и стеклянные слезы, которые бессмысленно разбивались о железный пол...

          Й появился в театре незаметно. Он просто стал жить в одном из фургонов. Й был молод, симпатичен и имел очень странные манеры. Перефразируя одну из любимых приговорок Старого Клоуна, которая звучала так: "Если джентльмен блюет, то он блюет, как джентльмен", можно было сказать, что Й был похож на блюющего джентльмена. Про Й никто ничего не знал, поэтому про него говорили много разного. Одни говорили, что Й пишет странные пьесы и получил заказ. Другие говорили, что Й - сын Директора и что он нашел своего отца, чтобы за что-то ему отомстить. Третьи утверждали, что Й на самом деле принц, проигравший на скачках всю Королевскую казну и теперь скрывающийся от Интерпола. Так или иначе, но Й всех интересовал. Первой свою заинтересованность продемонстрировала Коломбина, недвусмысленно пригласив Й на свидание.
          - Ты слишком кудрявая для меня, - сказал он ей улыбнувшись, - боюсь, что тебе будет неинтересно со мной.
          - Но мне не так много и надо, - обиженно пробурчала Коломбина в ответ, не ожидав отказа.
          - Зато мне надо много, - ответил Й и развел руками.
          Что означает эта фраза, так никто и не понял...

          Й ходил на репетиции и на представления. Вскоре Травести стала ловить на себе его задумчивый взгляд. Этот взгляд смущал ее. Она чувствовала краску на щеках, но едва Й отводил от нее cвои черные глаза, ей становилось нестерпимо скучно.
          Однажды, поздно вечером Травести сидела на скамейке одна и листала взятый у подружки журнал. На тропинке показался Й. Увидев Травести, он остановился и улыбнулся.
          - Привет, - сказала Травести, когда пауза стала затягиваться.
          - Привет, - ответил Й.
          Так они познакомились...

          - Про тебя чего только не говорят, - то разбойник, то писатель, то чуть ли не принц. Скажи мне кто ты на самом деле? - спросила Травести.
          - Не скажу, - засмеялся Й.
          - Почему?
          - Не хочу тебя разочаровывать.
          - А кто тебе сказал, что я тобой очарована. Хуже не будет. Давай рассказывай.
          - Я не могу, - улыбнулся Й.
          - Это такая большая тайна?
          - Наоборот. Большие тайны не хранятся долго. Люди не выдерживают их тяжести. Лучше всего хранятся секреты, которых нет. У меня нет никакого секрета, поэтому я тебе его и не скажу.
          - А откуда тогда ты взялся здесь?
          - Я пришел за тобой.
          Травести покраснела.
          - А я с тобой не пойду.
          - А я тогда умру.
          Травести засмеялась.
          - Ну и умирай, тоже мне напугал. Умереть может каждый, а я одна...

          Они стали встречаться каждый вечер. Долго разговаривали обо всем, смеялись, дурачились. Травести поняла, что влюбилась, и с каждым вечером любовь ее становилась все больше и больше. Ей было все труднее притворятся далекой и недоступной. Й подступал к ней все ближе и ближе и однажды вечером он коснулся своими губами ее губ. Травести отшатнулась.
          - Прости, - не выдержав длинной паузы, сказал Й.
          Травести задумалась. Ее детская улыбка исчезла.
          - Ты хочешь меня? - дрогнувшим голосом и очень серьезно спросила она.
          - Да, - сказал Й.
          - Ну пошли.
          Травести повела Й к себе. Она закрыла на замок вагончик и кивнула на узкую кровать. Й неуверенно подошел к девочке и попытался ее обнять, но Травести оттолкнула его. Она подошла к кровати и стала быстро раздеваться.
          - Я не хочу так, - сказал Й.
          - А как ты хочешь?
          Травести вытащила из под подушки револьвер и, подскочив к Й, приставила револьвер ему ко лбу.
          - Ты, наверное, так хочешь. Что ты теперь скажешь? - зло спросила она.
          Й молчал.
          - Стреляй, если так надо, - сказал наконец он и закрыл глаза. Прошла долгая минута.
          - Ты боишься? - тихо и совсем по-другому спросила наконец Травести.
          - Да, - ответил Й и открыл глаза. Травести робко улыбнулась и бросила револьвер на кровать.
          - Прости меня, я - дура, - сказала она. Й ничего не ответил.
          - Ты теперь уйдешь? - шепотом спросила Травести.
          - Никогда, - ответил Й, - ты спасла мне жизнь...

          Й и Травести сидели на скамейке. Й нарисовал фломастером на ее плече какой-то иероглиф.
          - И что это значит? - спросила Травести, пытаясь разглядеть рисунок.
          - Есть такой язык, который знают очень мало людей и поэтому он обладает силой. Если кому-нибудь захочется чего-то, то он может просто написать нужное слово, и он непременно получит то, что он хочет.
          - Да ладно.
          - Правда. Это очень древний язык, и его никто не помнит целиком.
          - Кроме тебя, наверное.
          - Нет, я знаю только два слова.
          - Богатый у тебя словарный запас. И что же это за слова?
          - А ты никому не скажешь?
          - Всем расскажу.
          - Хорошо. То слово, которое я написал тебе на руке, - это имя моей любви, другое слово, которое я еще не писал - это имя моей ненависти. Однажды я напишу и его.
          - Откуда ты знаешь, что ты его напишешь?
          - Если есть слово, то оно должно быть написано.
          - Как скучно.
          Травести что есть силы зевнула, и, взглянув на нахмурившегося Й, захохотала...

          Й понял, что спит. Какая-то тяжелая сила вцепилась в него и медленно стала вытаскивать в неведанную реальность. Словно Й плавал где-то глубоко-глубоко под землей, но воздух кончился и теперь, если не удастся проснуться, он навсегда и везде задохнется. Й закряхтел, заворочался в тесной для двоих кровати и наконец открыл глаза. Над ним склонилась Травести, щекоча его шнурком от его стильных туфель. Й, поняв, что реальность гораздо лучше всех его снов, улыбнулся.
          - Я хочу путешествовать, - сказала не допускающим возражения голосом, Травести.
          - Во сколько? - пробормотал первый пришедший ему на ум вопрос Й.
          - Я хочу путешествовать, - еще раз повторила Травести.
          - Зачем ты расшнуровала мой туфель?
          - В нем было слишком много шнурков.
          - И куда ты хочешь путешествовать?
          - Я не хочу путешествовать куда-то. Я просто хочу путешествовать.
          - А сколько сейчас времени?
          - Ночь, - ответила Травести.
          - В понедельник на здешнюю станцию приходит поезд. Купим два билета, доедем до Столицы, а оттуда куда угодно. Если не хочешь, то можно прямо сейчас пойти на дорогу, может быть, спалим какой-нибудь экипаж и поедем куда-нибудь.
          - Не хочу экипаж. Хочу поезд.
          - Надо ждать до понедельника, - сказал Й и зевнул.
          - И ты опять собираешься спать?
          - Нет. Ни за что.
          - А на поезде можно будет доехать до моря?
          - Конечно. Все рельсы рано или поздно упираются в море...

          Й сидел на скамейке и докуривал сигарету.
          - И все-таки чем таким ты прельстил нашего Обрыгая? - спросила сидевшая рядом Травести.
          - Какого еще Обрыгая?
          - Нашего Директора. Он так тебя уважает, что мне за тебя стыдно.
          - Не думаю, что он меня уважает.
          - Если не будешь думать ты - это кто-нибудь сделает за тебя.
          - Ваш директор похож на несостоявшееся чудовище. Чудовищу, которого не боятся, остается только играть в прятки со своей нелепостью.
          - Кто тебе сказал, что его не боятся? Его тут все боятся.
          - Его боятся только потому, что у него власть. Боятся стечения обстоятельств, а не его самого. По-настоящему страшный человек страшен всегда.
          - Ты уходишь от ответа. Что у тебя с ним?
          - У меня ничего с ним. Просто он, как всякий слабый человек, очень суеверен, и одна цыганка предсказала ему однажды, что если он не сумеет разгадать молодого человека по имени Й, то и сам директор, и весь его балаган сгорят в аду. Узнав, что меня так зовут, он не знает, что со мной делать - боятся или пугать, поэтому ему ничего не остается, как уважать меня. Самая неуязвимая форма страха.
          - Откуда ты знаешь про цыганку? - насторожилась Травести.
          - Я разговаривал с ней в Городе. Узнав, как меня зовут, она посоветовала мне найти ваш бродячий театр, сказав, что меня там уже дожидаются.
          - И она была права - улыбнулась Травести...

          За окном была ночь. В вагончике было холодно. Й и Травести лежали под одеялом, сплетенные, как клубок змей. Й целовал ее волосы. Травести улыбалась. Их окутала тишина. Теплая, задыхающаяся тишина.
          - Мое сердце бьется в тебе, - прошептала Травести сквозь бесконечную паузу, - смотри не разбей его...

          Травести лежала на диванчике, а Й со Старым Клоуном пили эль.
          - Понимаешь, Й, - сказал Старый Клоун, - ты не прав. Театр - это не просто ожесточенное кривляние, высасывающее эмоции из нетрезвых зрителей. Театр - это образец для подражания. Люди смотрят на героев и становятся лучше. Они находят смысл своей непонятной и запутанной жизни. Каждая пьеса есть в своем роде зеркало, в котором можно увидеть себя другим, не столь привычным и надоевшим самому себе.
          - Ну и зачем все это? - ответил Й. - Понимаешь, герои и люди, сочиненное и жизнь - это движение в противоположных направлениях. Книжные герои - это куклы, которым придана иллюзия движения за счет придуманного времени. Жизнь же есть истинное время. И ждать от жизни книжности - это все равно, что мечтать стать куклой в чьем-то театре марионеток. Искать литературности в жизни - это убивать ее. Театр - это дитя свободы, рождающее рабов. - Й глотнул еще эля из кружки и продолжил: - Главный враг человека - это куклы. Куклы сильней, красивей и безупречней людей. Куклы дарят человеку достоверное прошлое и прогнозируемое будущее, они дарят ему смысл его движений и переживаний. Но взамен они отнимают его самого.
          Травести во весь свой голос зевнула. Й и Старый Клоун, улыбнувшись, взглянули на нее и налили себе еще эля...

          - Знаешь, твоя новая роль меня пугает, - сказал однажды Й.
          - Роль как роль. Такая же дебильная, как и все остальные. Одна и та же чепуха на все лады.
          - Просто по одной очень старой книге девочка-пастушок - это символ конца света.
          - Ну и плевать. Подумаешь, кто-нибудь напишет какую-нибудь дребедень, а всем потом приходится мучаться. Я тоже могу написать, что если вот тут, - Травести ткнула пальцем в шею Й, - родинка, то ее хозяин - злобный маньяк-убийца и что ж тебя теперь за это повесить?
          - Все всему рознь. Надо же чему-то верить.
          - Но не книжкам же.
          - Я еще не договорил.
          - Да ты никогда не договоришь.
          Й развел руками и замолчал.
          - Ну прости, - улыбнулась Травести, - договори, пожалуйста.
          - Символ конца света, - с готовностью продолжил Й, - это не просто девушка-пастушок, а девушка-пастушок на фоне догорающего театра. Боюсь, что если ты сыграешь пастушка, то и театр сгорит.
          - Этот театр, мой дорогой, никогда не сгорит. Гнилое дерево не горит...

          На воскресное представление приехал сам Мэр Города со всей своей многоголовой свитой. Директор театра носился сразу во все стороны, отдавал бредовые приказания, угрожал и умолял одновременно. Все были напуганы. Все, кроме Травести, которая с улыбкой гримировалась. Это было ее последнее представление, и ее душу переполнял восторг. Й уехал в город за билетами на поезд. Наконец Директор уселся рядом с Мэром. Занавес распахнулся, и представление началось...

          - А кто это девочка? - спросил, оскалив свои огромные зубы Мэр, кивая на Травести, которая весело скакала по сцене в костюме пастушка.
          - То есть как это кто, - заикаясь затараторил Директор, - это Травести, наша артистка, не смотрите, что она - мальчик, она - девушка и просто артистка, и вообще, она девушка, к тому же в театре играет, - директор выдохнул, - а что?
          - Занятно, - улыбнулся Мэр, - какая изюминка. Обратите внимание, - мэр поднял свой длинный и кривой указательный палец вверх. - Девушка, одетая в мужской костюм, - это праздник для воображения. Это взрывоопасная смесь. Это насилие, умноженное на насилие. Это наволочки в крови. Она чья?
          - Что значит чья? Ничья. То есть, наша. То есть, она в театре играет.
          - А кто играет с ней?
          - То есть. Простите, во что именно играет?
          - С кем она спит? Кто сторожит ее сны?
          - Не знаю, то есть у нее есть тут один парень, и говорят, что у них, ну то есть они вместе ночуют, может быть, и спят, может, еще что-нибудь.
          - Я хочу видеть этого парня.
          - Конечно, конечно, - пробормотал Директор и что-то екнуло в его сердце. Он вспомнил про пророчество цыганки. Но тут было не до пророчеств. Он приказал найти Й. Его искали всюду и не нашли, потому что Й уехал в город.
          - Его нигде нет, - запыхавшимся фальцетом, сказал Директор, через десять минут, когда Травести уже ушла за кулисы, отыграв свою небольшую роль.
          - Кого нет? - спросил Мэр.
          - Ну, этого парня, который живет с этим артистом, которая девушка.
          Мэр снисходительно улыбнулся.
          - Нет так и не надо. Будем считать, что ему повезло.
          - Что значит повезло? - не понял Директор.
          - Это значит, что каждый человек имеет право на везение, когда его жизнь разыгрывают в покер большие дяди.
          - Конечно, конечно, - закивал головой Директор.
          - Травести больше не появится? - спросил мэр.
          - Нет.
          - Тогда что мы делаем здесь, -улыбнулся Мэр, - приведите ко мне эту девушку. У меня на нее удивительные планы...

          Травести отыграв роль, прибежала в гримерную и хохоча стала раздеваться. Она бросила костюм пастушка в корзину, надела юбку, блузку, тапочки и уже собралась бежать в свой вагончик, ждать Й, как услышала странный и жестокий топот приближающихся людей. "Наверное, что-то случилось", - подумала Травести. Ей совсем не хотелось, чтобы что-то случалось с миром, который она для себя уже оставила в прошлом. Ей не хотелось, чтобы что-то разрушило его целостность и ненужность. Топот приблизился, дверь без стука распахнулась и в комнату ввалилось человек шесть в штатском с одним на всех лицом. Они расступились, пропуская вперед своего командира, которого звали Цузаммер. Цузаммер подошел к Травести, ухмыльнулся, дохнул на нее запахом переваренного ужина и сказал:
          - Девочка. Тебе так повезло, что Боже сохрани. Собирайся, и мы уходим.
          - Куда это еще? - испуганно спросила Травести.
          - Ты идешь с нами, так не все ли равно куда, - сказал Цузаммер и повернувшись вышел. Его сотрудники схватили Травести под руки и потащили по коридору...

          Мэр сидел в красном кожаном кресле. Он считал, что в нем он похож на фараона. Вошел Цузаммер со своей трудолюбивой свитой. Когда они ушли, в роскошной интимной комнате Мэровского дворца остался только сам Мэр и озлобленный беззащитный зверек по имени Травести.
          - Здравствуй, девоченька, - улыбнулся Мэр.
          Травести взглянула на него и плюнула в сторону.
          - Обожаю, - засмеялся Мэр, - сколько страсти в этом маленьком комочке мяса. Просто брызги шампанского. Знаешь, какой самый сладкий аромат может предложить женщина мужчине? Нет. Ни цветочки-лютики и не яблочки-персики. Это - запах мяса, запах крови. Ты пахнешь мясом. Ты пахнешь кровью, расцарапанными секундами, на которых распята вечность. Поэтому я тебя и выбрал на десерт. И ради тебя я на сегодняшний вечер сошел с ума, сошел с ума, как с поднебесного трона, и у тебя не осталось ни одного шанса меня разочаровать.
          - Ты не знаешь, с кем связался, - прервала молчание Травести. Мэр не ожидавший, что эта девочка еще может и говорить, не нашелся, что сказать.
          - Ты не знаешь, с кем ты связался, - повторила Травести, - тебе будет очень плохо и мне тебя не жалко.
          Мэр засмеялся.
          - И с кем же я связался? - смеясь спросил он. - Что еще за грозное чудовище мне угрожает?
          - Это я.
          - Да? - захохотал Мэр.
          - И это Й. Мой единственный любимый. Он убьет тебя, чтобы ты не думал о себе, потому что он мой единственный любимый, потому что я знаю его больше, чем себя, потому что мое сердце стучится в его груди. Потому что он красивый и сильный и знает все твои кошмары. И скоро он скомкает тебя, как ненужные черновики, и бросит в огонь. И мне не жалко тебя. Никто нигде не дрогнет глядя на твои судороги.
          - Бог мой, - засмеялся Мэр, - вулкан пылает, лава течет и Боже, как зачесалось у меня в штанах. Травести, ты даже больше, чем я ожидал. Ты почти что совершенное удовольствие для такой утонченной натуры, как я. Ты веришь в Бога? Травести промолчала.
          - И напрасно. Нет прекрасней декорации для наших мелких шалостей. Раздевайся. Мэр взял в руки огромную двуствольную винтовку, перещелкнул затвор и навел ее на Травести.
          - Раздевайся или я превращу тебя в груду перышков.
          Травести прикусила губу и ничего не сказала.
          - Раздевайся. Медленно и безнадежно, - сказал Мэр теряя терпение, - или я буду любить тебя с дырой в твоем оловянном сердце, испачканную в липкой крови. Теплую и остывающую. Я считаю до трех. Раз.
          Большие черные часы в деревянной раме медленно шелестели маятником. Ветер качал красные занавески на окнах. В свете нависающей хрустальной люстры бились мотыльки.
          - Два, - сказал Мэр, его палец плавно лег на курок, и в голове стало выкристаллизовываться желание выстрела. Пауза была длинной, потрескавшейся, как заевшая пластинка в старом патефоне. Мэр открыл свой ослепительный рот, палец еще теплее прижался к курку. "Три", - уже носилось эхом выстрела по замершему залу. Травести дрогнула. Ее кулаки разжались, и она стала медленно расстегивать пуговицы на блузке...

          Й вернулся в Театр поздно вечером с двумя билетами на поезд. Когда он подъезжал к Театру, его веселое настроение неожиданно сменилось тревогой. Он слишком давно не видел свою Травести. Его сердце сбилось с ритма. Он крикнул кучеру, чтобы ехал быстрее. Когда он приехал в театр, его тревога выросла в огромную черную тень, проясняющейся неизвестности. Слишком сумбурной и непонятной была атмосфера. Все отводили взгляды, а на глазах у Старого Клоуна блеснули слезы, когда он с улыбкой подмигнул Й. Й ворвался в вагончик. Никого не было. Й схватил с полки револьвер и выскочил на улицу. Был вечер. В воздухе качались желтые фонарики.
          - Где Травести? - зло спрашивал Й у испуганных актеров. Актеры отвечали, что ничего не знают, и резко исчезали в темноте. Й увидел Старого Клоуна и подбежал к нему.
          - Где Травести? - спросил Й, хватая Клоуна за отвороты его разноцветного балахона. Клоун поморщился и отвел Й-ны руки.
          - Не надо меня трогать. Только не надо меня трогать, - руки Клоуна бессмысленно шарили по воздуху в поисках ножниц, - если ты не можешь забыть про нее, то взорви этот мир к чертовой матери. Даже мне не хочется улыбаться. Спаси ее, Й, спаси, хотя это и невозможно, все равно спаси.
          - Где она?! - закричал Й, теряя последнее терпение. Клоун пожал плечами и артистическим жестом, указал на будку директора.
          - Он тебе все расскажет, - промурлыкал Клоун. Й бросил Клоуна и вытащив из-за пазухи револьвер, пошел к будке...

          Директор взволновано ходил по своей роскошной будке взад-вперед, то и дело сбивая дорогущий испанский светильник. Он был недоволен собой. Он чувствовал, что он не до конца удовлетворил Мэра и что столь редкий шанс шагнуть куда-то глубоко-глубоко вверх был упущен. "И все из-за этой Травести. И что он в ней нашел? Обыкновенная девчонка. Дикая вульгарная девчонка. Конечно, симпатичная. Ну так Коломбина вообще красавица. И в постели она, как прилежная собачонка. А эта дура-то и морду еще господину Мэру исцарапает. Вот где позору-то. И ведь непременно исцарапает. И сгорим мы все в аду. И все из-за этой придурочки. А это еще кто?" Директор услышал шаги на лестнице. Дверь с грохотом разлетелась во все стороны, и в комнату, как ветер, влетел Й, сжимая в кулаке револьвер...
          - Где Травести? - спросил Й, и директор сразу же понял, что это конец. Где-то в глубине его сознания, мелькнула улыбающаяся цыганка, которой он отдал пятьдесят баксов за эту трогательную минуту. Желтые соленые слезы потекли по его штанам.
          - Мэр. Это все господин Мэр, - пробормотал Директор падая на колени.
          - Когда? Где? Как? - отрезал Й, поднимая револьвер.
          - Не знаю, не помню, - залепетал Директор, - то есть, все знаю, все скажу, все подробно скажу, все. Мэр был на спектакле. Это был сам Мэр, сам господин Мэр, то есть ты должен понимать, что это не просто чертик из чулана, а сам господин... то есть прости, Й, но ему понравилась Травести. И что он в ней нашел? То еесть она, конечно, ничего. Я ничего против нее не имею. Я даже "за". Но, в общем, он пригласил ее к себе, то есть к нам в ложу. Что я мог сделать? Ничего я не мог сделать. - Директор в последнюю секунду решил соврать.
- Ну, она пришла. Понятно. Сам Мэр. Ну, понимаешь дорогие подарки, бусы, кольца, игрушки, знаешь, какие куклы красивые, плюшевый орангутанг, настоящий плюшевый орангутанг, такой оранжевый и пушистый. А ты бы видел его экипаж, его свиту. Так внушительно. А сам Мэр. Это событие, а не мужчина. Это... Ну как она могла устоять. Даже я бы не устоял. Он позвал ее, и она пошла с ним. А куда еще тут пойдешь. Поехала с ним. Я ее отговаривал. Честное слово, отговаривал, но она ни в какую. Хочу и хочу. Да и можно понять. Когда тебя пинают в небо, почему бы не подставить зад? То есть в мире столько всего дорогого и недоступного, что в слюнях можно захлебнуться. Я думаю тебе следует смириться, потому что помимо нас грешных, есть и...
          Резкий отточенный хлопок выстрела прервал заикающуюся речь Директора. Директор с дырой во лбу попытался улыбнуться, но это у него не получилось да и было незачем.
          - Я не хотел тебя убивать, - пробормотал, опуская дымящийся револьвер, Й, - но Травести не любит плюшевые игрушки.
          Й повернулся, вышел из вагончика и побежал через весь лагерь в сторону конюшен, где отдыхал приехавший из города экипаж...

          Экипаж летел в столицу. Кучер прикрикивал на лошадей. Й сидел на скамейке и дрожал от нетерпения. Вокруг была ночь. Небо было чистым и прозрачным. Огромная желтая луна задумчиво улыбалась. Ветра не было. Высокие тополя неподвижно мерцали в темноте. Й положил револьвер на скамейку, достал из кармана красный фломастер и, прижавшись к спинке кресла, чтобы не трясло руку, стал медленно выводить слева на груди большой несимметричный иероглиф...

          Мэр поднял с пола большой стильный пакет и бросил его под ноги замерзшей Травести.
          - Это оперенье пастушка. Это твое оперенье. Одевайся, дура. И скорее. А то я сейчас взорвусь.
          Травести стала быстро одеваться в свой сценический костюм. Мэр, заложив руки за спину, подошел к ней совсем рядом и усмехнулся.
          - Что-то быстро ты перестала брыкаться, - сказал он, воткнув свою винтовку девочке в переносицу, - или веселый холодок по спине шепчет странные слова? Ты любишь Шопена?
          Травести промолчала.
          - Шопен - это божественно. Это как слово на три буквы промеж всего, что не хочет раздвинуть свою неприступность. Нежно и жестоко. Не зная границ и правил. Я думаю, что ты меня, понимаешь. О чем ты так задумалась? Скажи мне, пожалуйста.
          - Я не думаю, - сглотнула слюну Травести ,– я жду. Я жду Й.
          Мэр захохотал и весело запрыгал по комнате.
          - Бог мой. Бог мой. Ура-ура. Наконец-то нашелся герой. Или что-то вроде того. Глупый ребенок. Поверь, я просто пошлю твоему другу пару сотен баксов плюс пару моих однозначных охранников, и он будет счастлив и через неделю найдет себе другого зверька. Послать или нет?
          - Боюсь, что он тебя пошлет так, что ты сам себя не догонишь, - огрызнулась Травести. Мэр улыбнулся, но на этот раз зло.
          - А ты знаешь, что твой друг просто сбежал, просто исчез. Я хотел посмотреть на него. У меня были на него планы. Очень возбуждающие планы. Но твоего друга нигде не нашли. Честно говоря, я уважаю его чутье. Так мгновенно исчезнуть - это надо иметь очень проворный зад.
          - Он уезжал на вокзал и купил два билета на поезд, который завтра увезет нас к морю.
          Мэр окончательно разозлился.
          - Честно говоря, мне надоел твой друг. Причем, ой как надоел. А я не люблю, когда мне надоедают люди, которых я не могу убить. Любой надоедливый мне человек достоин любого наказания, потому что в этом мире нет ничего дороже моего хорошего настроения. Ты сама это сделала. Ты сама его убила. Я про него забыл. Я простил ему, то что он твой друг, но ты меня достала. Я убью его на твоих глазах, что бы ты знала, что нельзя портить мне настроение, нельзя говорить мне то, что я не хочу слушать.
          Травести во весь рот, вызывающе зевнула. Мэр что-то прорычал и наотмашь ударил девочку по лицу. Девочка упала. По ее губам потекла кровь. Мэр взял себя в руки, кашлянул и улыбнулся.
          - Какие алые губы, - сказал он, - такие губы достойны настоящего поцелуя. Самого искреннего поцелуя. Настало время объясниться в любви. Я видел тебя раздетой. Теперь посмотри-ка на меня...

          - Ты, Травести, не знаешь, что такое покорный мир, что такое сила и власть. Окружающий меня мир настолько покорен мне, что насиловать его мне так же легко, как и дышать. Вдох и выдох - это как всунуть и высунуть. Глоток удовольствия - как глоток воздуха. Знаешь, что значит дышать? Дыхание - это тот же секс, то же сладкое насилие, на котором держится этот недоделанный мир. Люди не помнят о том, что они дышат. Люди очень далеко от самих себя. Вдохни и выдохни по-настоящему и ты разгадаешь все тайны жизни. Ты разгадаешь все радости, которое нам может подарить время. Сейчас я вдохну и выдохну тебя, и ты все поймешь...

          - Знаешь, что такое герои? Ты думаешь, они оседлали мир и несут его туда, куда несет их богатое воображение. Герои - это куклы моего театра. Как говорила мама сыну: "Сынок, хочешь быть героем - иди в театральный." Каждый новый герой - это не более чем новый набор стереотипов, новая маска, новый штамп. Ниточки и кукловод - это идеальная рамка, идеальный пьедестал для их подвигов. Миром правят не герои, а хозяева. Герои бунтуют против Хозяев только потому что Хозяевам надо заполнить свой кукольный театр. У меня целая коллекция кукол, больших, красивых, но абсолютно деревянных. В этих куклах и есть вся моя сила, вся моя власть. Чем больше люди любят театр, тем удобней мне их насиловать. Я думаю ты очень украсишь мою коллекцию, чего нельзя сказать о твоем дружке, потому что таких трагичных и трогательных у меня уже целый шкаф...

          Мэр отбросил рубашку в сторону и стал расстегивать штаны. Травести опустила голову.
          - Посмотри в глаза своей смерти, - захохотал Мэр спуская штаны, - поверь, я хочу тебя больше, чем ты меня не хочешь, так что справедливость на моей стороне. Подними глаза.
          Мэр опять схватил винтовку. Травести подняла глаза и заплакала от отчаянья. В этот момент в дверь постучали. Мэр недовольно вернул свои штаны на место.
          - Кто это? - крикнул он. Дверь отворилась и в комнату пошатываясь вошел Цузаммер. По-детски улыбаясь, слуга Мэра посмотрел на истекающую кровью Травести и упал. Только тут Мэр увидел на белой рубашке Цузаммера огромное красное пятно.
          - Что за мать твою? - пробормотал Мэр и склонился над убитым слугой.
          - Отбрось винтовку в сторону и вставай, - услышал Мэр над своей головой мужской голос. Мэр поднял глаза и увидел перед собой дуло револьвера, за револьвером молодого человека, а за молодым человеком улыбающуюся Травести.
          - Это и есть твой друг? - усмехнулся Мэр и, отбросив винтовку в сторону, встал в полный рост.
          - А теперь два шага назад, - сказал Й.
          - Пожалуйста, - сказал Мэр и шагнул назад, - в общем-то, я никогда не пятился. Спасибо, что дал мне испытать это странное ощущение.
          - Я люблю тебя, - прошептал Й Травести.
          - Я тебя так ждала, - прошептала в ответ девочка.
          - Господи, какая лирика, - засмеялся Мэр, - я сейчас кончу от умиления. Как ты сюда попал, герой? Где моя знаменитая охрана, десять уровней защиты, сигнализация? Можешь объяснить?
          - Могу, - сказал Й и щелкнул предохранителем.
          - Я тебе не верю, - скривил улыбку Мэр, - не верю, что можно просто так взять меня и убить. Это нелогично. Вы все пропадете. Потому что я - закон. Я - те ниточки на которых Вы болтаетесь. Если рухну я, вы себя не найдете под обломками.
          - Из всего что я ненавижу, ты - во-первых, - сказал Й.
          - Меня нельзя убить, потому что я - Хозяин этого мира.
          - Твоего мира больше нет, - пробормотал Й и спустил курок...

          - Почему тебя так долго не было? Я устала тебя ждать, - шептала Травести. Й стирал намоченным платком кровь с ее губ.
          - Я заблудился.
          Все тот же экипаж нес их по дороге в сторону театра. Травести хотела забрать свои вещи. Уже светало. Солнце еще не появилось, но все уже замерло в ожидании.
          - А билеты плацкартные или купейные?
          - Купейных не было. Да и дорого. Купил плацкарт, но места неплохие. В середине. Правда оба верхних, но зато можно будет валяться целый день.
          - Никогда не ездила на поезде.
          - Тебе понравится. В поезде время полностью принадлежит тебе. Оно становится, как шкатулка с двойным дном. Одно время уносит тебя по рельсам. Туда где ты должен быть. Другое - как бесплатный приз. Бери его и делай с ним, что хочешь, потому что оно тебя ни к чему не обязывает.
          - А любовью в поезде можно заниматься?
          Й пожал плечами.
          - Я не пробовал. Наверное, можно, но в плацкарте вряд ли получится.
          - Жаль...

          Театр догорал. Холстяной купол, тряпки, декорации уже давно сгорели, но деревянные опоры все еще время от времени вспыхивали огнем. Артисты собирали свои вещи. Новая жизнь, неизведанная и пугающая ждала их впереди. Совершенно новое солнце показалось на горизонте и затопило мир своим светом. Травести побежала за вещами, а Й подошел к Старому Клоуну, который сидел на скамейке и смотрел, как догорает его Родина.
          - Почему сгорел театр? - спросил Й садясь рядом.
          - Я его поджег - ответил Клоун.
          - Зачем?
          - Было слишком темно.
          Й достал сигарету и закурил. Клоун достал из кармана свои ножницы и бросил их в траву.
          - Такое впечатление, что кончился свет, - сказал Старый Клоун, - вот где настоящий анекдот. На старости лет нам придется жить без написанного текста. Заново учиться говорить. Может быть, ты нам напишешь что-нибудь на первое время.
          - Мне некогда. Я уезжаю.
          - Ты просто не хочешь. Когда человек хочет - у него всегда есть время.
          - Значит я просто не хочу, - улыбнулся Й.
          В этот момент прибежала счастливая Травести. Она взасос поцеловала Старого Клоуна, потом подбежала к догорающему Театру и бросила в него свой пастушечий наряд. Наряд быстро вспыхнул и, разбрасываясь искрами, сгорел. Й встал с лавки, пожал руку Старому Клоуну и пожелал ему удачи.
          - Спасибо, - улыбнулся Клоун, - мне она понадобится. Чтобы поскорее умереть...

          Экипаж покачиваясь, развернулся и выехал на главную дорогу. Догоревший театр, мелькая за деревьями, становился все меньше и меньше, пока совсем не исчез. Травести бросила сумку на пол и толкнула задумавшегося Й в бок.
          - Расскажи мне что-нибудь интересное, - сказала она, - только чтобы веселое, необычное и без твоего занудства.
          Й почесал затылок, кашлянул, спустя минуту кашлянул еще и сказал:
          - Я люблю тебя.
          Травести недовольно нахмурила брови.
          - Как скучно. Одно и тоже каждый день.
          Й пожал плечами, посмотрел на Травести и улыбнулся. Травести улыбнулась в ответ и, засмеявшись, прыгнула к Й на колени...

Андрей БехтеревТравести

Андрей Бехтерев
Травести