| |
Фарит Гареев
На обочине
Встречная "Газель", тентованная, со светло-серой кабинкой, чем-то
напомнила водителю ту неуклюжую и неповоротливую черепашку, которую он
привез своей младшей дочери из предпоследней поездки. "Газель" шла
навстречу его "КамАЗу" на очень большой скорости и, видимо, была сильно
перегружена, - кузов ее, крытый темно-серым тентом, висел низко-низко
над асфальтом. На выбоинах, которых на этом участке трассы было
предостаточно, грузовичок только приседал и переваливался, точь-в-точь,
как это делала черепашка, передвигаясь по полу или столу.
"Газель" прошумела мимо, водитель проводил ее глазами в зеркале заднего
обзора и снова уставился на дорогу. Пыльный асфальт с частыми выбоинами
уходил под колеса, с каждой секундой приближая его к дому. По сторонам
водитель почти не глядел. Дорога эта была ему известна почти до
приторности и потому неинтересна. Она короткая была, эта дорога, как все
дороги, по которым приходится ездить годами... За крутым подъемом, на
который в этот момент взбирался его "КамАЗ", начинался длинный отлогий
спуск до старого, давно нечиненного моста через узкую, с болотистыми
берегами речушку. При желании, даже не видя еще этого моста, водитель
мог бы увидеть его как вживую. Для этого надо было только прикрыть
глаза... Чего делать, конечно же, было нельзя.
Вечерело. Шоссе в этот поздний час было не то что бы пустынным, но
машин, все-таки, встречалось не так уж и много. Изредка "КамАЗ" обгоняли
легковые автомобили, юрко обходя его кто по большой, а кто по маленькой
дуге. И точно так-же редко попадались автомобили встречные. Даже за
шумом двигателя собственного грузовика водитель издалека слышал гул
встречного автомобиля. Услышав такой шум, он чуть склонял голову набок и
напряженно вслушивался, по звуку стараясь различить марку и модификацию
встречной машины. Если догадка оказывалась верной, он радостно
улыбался.
В кабине грузовика, уютной, опрятной, со множеством больших и мелких
украшений, негромко звучал радиоприемник, раз и навсегда настроенный на
"Авторадио". Когда "КамАЗ", перевалив через высшую точку подъема,
свободно и легко покатил вниз, послышались сильные шумы радиопомех.
Водитель привычно поморщился. В этом месте подобное происходило всегда.
Холм, с которого катил сейчас грузовик, экранировал радиосигналы
ретранслятора. Впрочем, метров через пятьсот, перед самым мостом,
радиопомехи должны были прекратиться сами собой. Когда это произошло,
водитель заулыбался, вслушиваясь в чистое звучание радиоприемника... И
внезапно, без всякого перехода, стал серьезен. Без объявления диктора
началась новая песня. Любимая его песня.
Когда идет дождь,
когда в глаза свет
проходящих мимо машин
и никого нет...1
Хотя большей частью нравились водителю совсем другие песни, с несложными
и чаще всего бессмысленными текстами, с простенькой, без особых изысков,
музычкой, эту песню он полюбил с первого же раза, как услышал. Это была
песня о нем самом. И о таких, как он... Так ему, во всяком случае,
казалось. В ней было все - и описанный скупыми, но точными словами его,
шоферский труд, и эта тоска одиночества за рулем и одновременная
радость, которые жили в нем, когда он был в дороге, и которые он сам
выразить не мог.
Третью жизнь за рулем,
три века без сна...
И вот это тоже было очень точно подмечено. За рулем он был, конечно же,
не три века, как пелось в песне, а только четвертые сутки, но
недосыпание, тем не менее, казалось таким, как-будто бы он,
действительно, не спал уже целую вечность. Четвертые сутки он гнал
машину с грузом, останавливаясь только на ночь и только рядом с постами
ГАИ, где по нынешним неспокойным временам кучковались водители-
дальнобойщики. Глаза, сухие, точно кто-то сыпанул горсть песка за веки,
устало смотрели на дорогу, голова мерно, в такт двигателю, гудела от
недосыпания, но руки твердо и уверенно держали руль.
Но песню эту, любимую, на этот раз он слушал невнимательно. Какой-то
посторонний шум появился совсем недавно в ровном и ритмичном прежде гуле
двигателя, что-то негромко постукивало внутри него. Временами это едва
слышное постукивание исчезало вовсе, и довольно длительный период его не
было слышно, но, когда водитель, успокоенный, забывал о нем, звук
возникал снова. Посторонний человек вряд ли обратил бы внимание на это
постукивание, да и, скорее всего, он просто не услышал бы его. Но ему-
то, ему, который за рулем этого "КамАЗа" провел не три жизни, конечно,
но как-никак шесть лет без малого, все повадки грузовика были известны
точно так же как матери - характер ее ребенка. Едва слышно подпевая,
водитель в тоже время хмурился, вслушиваясь в работу двигателя.
- Ну, ну, милая... - водитель погладил ладонью приборный щиток, как это
делали когда-то крестьяне, уговаривая уставшую лошадь двигаться вперед.
- Ну. давай, дорогуша... Совсем немного нам осталось. Ну, что же ты... А
дома я посмотрю, что с тобой. Там, дома...
По хорошему, надо было бы остановиться и если не устранить, то хотя бы
выяснить причину этого постукивания, но останавливаться на ремонт здесь,
посреди трассы, водителю не хотелось по нескольким причинам. Во-первых,
это было опасно в столь позднее время. Во-вторых, его поджимали сроки.
Но больше всего, все-таки, ему не хотелось останавливаться потому, что
до города ему оставалось каких-то два-три часа езды. Он торопился домой,
к семье, жене и детям, по которым успел жутко соскучиться за время,
проведенное в дороге.
Вдали показались несколько одноэтажных заброшенных строений, в километре
от которых начинался небольшой придорожный поселок и лес следом за ним.
Водитель скользнул по строениям взглядом и закурил. Морщась, как от
зубной боли, он вслушивался в работу двигателя. Песня тем временем -
заканчивалась. "Ты не один", - повторял водитель слова песни, - "Ты не
один"... И он верил этому. Одиночество, - да, было. Но не был он одинок.
Не был. Дома ждали его дети и жена. Несмотря на расстояние, он
чувствовал их незримое присутствие, - в памяти ли, в воображении, не
важно.
- Черт... - ругнулся он беззлобно. Стук в двигателе мешал ему
сосредоточиться. Всякий раз, когда кончалась эта песня, он любил
подумать, поразмышлять вслух, - о жизни, о людях... Обо всем понемногу,
словом. Он, вообще, любил поговорить вслух, как большинство людей,
большую часть времени проводящих в одиночестве, но после этой песни -
особенно. Что-то очень большое просыпалось в его груди после того, как
он слышал эту песню, что-то такое, чего словами обозначить он не мог.
Грудь теснило тогда, распирало изнутри не тоской, нет, но редкой очень и
ни на что непохожей, тихой и ненавязчивой грустью. И грусть эта
требовала освобождения, пусть и в беседе с самим собой. Ведь нет на
свете собеседника приятнее, чем ты сам... Но сейчас этого не было.
Постукивание в двигателе мешало ему сосредоточиться. Водитель сильно
затянулся напоследок и вытолкнул окурок в приоткрытую ветровую
форточку.
Из радиоприемника зазвучала следующая песня. Эта уже была одна из тех, к
которым водитель был более привычен. Для таких песен была характерна
несложная мелодия, большей частью построенная на минорных аккордах, с
абы как наложенным на нее незамысловатым текстом. Такие песни только
фоном служили для водителя. Но ничего, ни одного мало-мальски
значительного чувства в нем ни эта песня, ни другие, подобные ей, не
будили.
За окном, уносясь назад, замелькали дома придорожного поселка, низкие и
высокие ограды, сады, огороды. Водитель скосил глаза на поселок. Во
всяком городе или деревне, которые ему случалось проезжать очень часто,
у него были один-два приметных дома, которые служили ему ориентиром.
Таким домом в этом поселке служила обычная деревенская пятистенка рядом
с огромным на ее фоне двухэтажным, красного кирпича, не домом, а скорее
дворцом. Увидев эти два дома водитель, как обычно, ухмыльнулся, и снова
перевел глаза на дорогу.
Впереди, метров за двести, у придорожной будочки на обочине в самом
конце поселка стояла женщина. Водитель вгляделся в нее. Нет, это была
девушка, молоденькая, едва-едва, судя по лицу, за двадцать. А может, и
того менее... Машина приближалась к будочке с одинокой, сиротливой
фигуркой рядом с ней, и водитель всматривался в лицо и фигуру девушки.
Он всегда так всматривался в лица голосующих на дороге, если в кабине
было свободное место, заранее решая, - брать или не брать попутчика.
Первое впечатление, пусть и не всегда верное, чаще всего было решающим в
этом вопросе.
Девушка понравилась ему сразу же, как он разглядел ее внимательно. Чем,
- этого он сказать себе самому он не мог. Да и не было у него времени
для размышлений. Невысокая, с ладно скроенной фигуркой, неброско
одетая... Наверное, именно это и понравилось ему с первого взгляда. На
девушке была скромная, ниже колен, юбочка и какая-то невзрачная
кофтенка. Но и это было не самым главным. Толстенная, в руку толщиной
коса чуть ниже пояса, каких водитель давно уже не видал, была у девушки.
Вот эта коса удивила его, пленила.
Девушка неуверенно переступила с ноги на ногу, подняла руку, потом
быстро и безнадежно опустила ее, и тут-же подняла обратно. И снова
опустила, точно она уже заранее знала, что "КамАЗ" не остановится. Рука
ее качнулась раз-другой и замерла, трогательно и беззащитно.
Водитель улыбнулся, отпустил педаль газа и нажал на тормоз. Автомобиль
остановился метрах в тридцати за будкой. Несколько секунд девушка
недоуменно глядела на грузовик, точно не веря в то, что он остановился.
Видно, очень долго она стояла на обочине, голосуя, и давно уже
разуверилась в том, что хоть кто-то остановит машину. И руку она подняла
только для проформы, уже безо всякой надежды. Водитель, улыбаясь,
рассматривал ее растерянное, полное недоумения и в тоже время радости
лицо в зеркале заднего обзора. Не сказать, что девушка была писанной
красавицей, отнюдь нет. Широкое скуластое лицо, вздернутый, так что
дырочки видны, носик-носорожек, черные, слишком густые, мужские почти
брови над большими карими глазами... И эта коса! Девушка улыбнулась и
две большие ямочки украсили ее щеки.
Водитель качнул головой, улыбнулся, чуть растерянно. Бывают же еще
такие...
Девушка опомнилась, сорвалась со своего места и, заметно косолопя и
совсем не стыдясь этого, что тоже очень понравилось водителю, бросилась
к машине. Водитель потянулся всем телом через кабину, распахнул дверцу с
пассажирской стороны. Девушка подбежала и остановиласьу подножки,
просительно глядя снизу вверх, но ничего не говоря. Наверное, она до сих
пор еще не верила в свершившееся чудо. Лицо ее было розовым от смущения.
Это окончательно расположило водителя к девушке.
Глядя на ее некрасивое, но очень симпатичное лицо, водитель вдруг
подумал, что будь ему не пятьдесят, а хотя бы тридцать, он,
несомненно... Он воровато стрельнул глазами на ее правую руку.
Обручального кольца на среднем пальце девушки не было. Он даже
удивился... Нет, не удивился, - возмутился! Куда они смотрят, интересно,
эти парни-то?! Куда?! Такая... Водитель вдруг обругал себя мысленно за
то, что, увидев девушку издали, принял ее за одну из тех, "плечевых",
что запололонили все дороги страны в последнее время.
- Ну, что молчишь, курносая? - спросил водитель, чувствуя, что пауза
затягивается. - Куда тебе?
- Мне? - девушка робко улыбнулась, по-прежнему робко глядя снизу. -
До... До Самойловки.
- А, знаю. Это километров тридцать отсюда будет. Садись.
- Ага. - Девушка, поддернув юбку, поставила ногу на подножку, и вдруг
замерла. - Ой, я сумку забыла!
- Ну, что же ты, дочка? - с укоризной в голосе спросил водитель. Он как-
то легко чувствовал себя сейчас, точно парил над землей. Так еще иногда
во сне с ним бывало, когда снилось, что он летает. - Беги за своей
сумкой.
- А вы не уедете? - недоверчиво спросила девушка и покраснела.
- Не уеду, - по-доброму и в тоже время чуть снисходительно улыбаясь,
пообещал водитель и засмеялся. Тоже по-доброму. - Давай, беги.
Девушка вновь недоверчиво взглянула на него, покраснела еще больше и
ринулась обратно к будке, возле которой стояла оставленная сумка. Бежала
она, по-женски раскидывая ноги в стороны. И снова косолопила,
косолапила... У водителя даже в груди защемило, когда он смотрел на нее.
Он опять мысленно, и очень жестоко на этот раз, обругал себя за все
предыдущие мысли. Приударил бы... "Плечевая..." У самого - такая же, а
он - туда же! Козел старый... Водителю вдруг представилось, что старшая
его дочка, Лидушка, стоит вот так же, на дороге, а какой-нибудь хмырь
навроде него... Об этом даже думать не хотелось.
Девушка вернулась очень быстро. В руках она держала средних размеров
сумку.
- Давай ее сюда, - сказал водитель и свесил руку. Девушка с трудом
приподняла сумку обеими руками.
- Ого! Тяжеленная! - воскликнул он, втянув сумку в кабину, и снова
свесил руку вниз. - Давай руку-то.
Девушка несмело взглянула ему в глаза, неуверенно подала руку.
Маленькая, детская почти ладошка девушки была горячая, влажноватая.
Водитель помог девушке взобраться в кабину.
- Ну, давай, давай, милая, - сказал он, ласково погладив ладонью
приборный щиток. Краем глаза он заметил, что девушка, услышав его слова,
едва заметно улыбнулась. Грузовик плавно тронулся.
Поселок кончился и почти сразу же подступил к обочине, с обеих сторон
дороги, темный, особенно мрачный в это предвечернее время сосновый лес.
Высокие, с толстенными ржавыми стволами сосны росли плотно друг к
дружке. Два-три метра вглубь и - не проглянуть. Что-то жуткое,
зачарованное чудилось в той тьме. С километр ехали молча; время водитель
привык мерить не в часах и секундах, как это обычно делают люди, а в
километрах. Он искоса поглядывал на девушку, но заговаривать с нею не
торопился.
- Тебя как зовут-то, курносая? - спросил, наконец, водитель.
- Лиля.
- Лиля, - повторил он. - А меня Виктор. Для тебя - дядя Витя, -
поправился он и протянул ей ладонь. Опять ему понравилось прикосновение
ее горячей и влажноватой ладошки.
- А ты чего так поздно, Лиля? - спросил он, с удовольствием повторяя имя
девушки. Редкое оно было, это имя.
- Я к подруге, - невпопад ответила Лиля и порозовела, осознав ошибку. -
Только я совсем не поздно. Я уже три часа здесь стою. И никто не
останавливается.
- Ну?! Возле такой красавицы - и никто?! - поразился Виктор. - Ну и
мужики пошли!
- Вы уж тоже скажете, - засмущалась Лиля, - красавица...
- А то нет? - Виктор помолчал и вдруг признался: - Мне лет бы тридцать
скинуть, и тогда... - он не договорил и, только глазами улыбаясь,
взглянул на Лилю. Она еще больше порозовела и смущенно улыбнулась. Ах,
как она розовела, смущаясь! Дрожало в груди в эти мгновения что-то
зыбкое, неясное... Дрожало!
- А в Самойловку зачем? В гости?
- В гости, - деловито подтвердила Лиля; она уже оправилась от смущения.
- У меня там подруга живет. Самая лучшая.
- А чего так далеко?
- Что - далеко?
- Подруга-то живет?
- А-а... Она замуж вышла. Муж у нее из Самойловки. Вот и...
- Понятно... А сама-то не замужем?
- Ага, - как-то по-детски просто призналась Лиля, - не замужем.
- А что так?
- Да как-то так, - неопределенно ответила Лиля и снова порозовела.
- Ну и парни пошли! - возмутился Виктор. - Вот интересно - куда они
смотрят?! Да я бы на их месте!
Лиля еще больше порозовела, но ничего не ответила. Виктор отвел глаза и
тут же снова посмотрел на Лилю. Они встретились взглядами и вдруг, безо
всякой на то причины, засмеялись. И до этого взгляда хорошо им было
вместе, а тут и вовсе так хорошо, так приятно им стало, будто знакомы
они были целую вечность, а не каких-то полчаса.
- Да я и сама не хочу, - вдруг призналась Лиля.
- А чего так? - изумился Виктор.
- Да как-то так, знаете... - она помолчала. - Насмотрелась я на своих
подруг. Которые замужем. И... Какие-то они мужики... Какие-то они не
такие пошли.
- Это в каком смысле?
- Да... - Лиля помолчала, очевидно, размышляя над тем, как бы сказать
помягче. - Пьют много... И... В общем, никакого от них толку.
- Это ты дочка, правильно сказала... - неожиданно поддержал ее Виктор. -
Я тебе вот что скажу. Я, хоть и сам мужик, но тоже самое про нынешних
мужиков сказать могу. Я тебе даже больше скажу, - если дела так дальше
пойдут, то лет через тридцать в России ни одного нормального мужика не
останется.
Лиля с интересом взглянула на Виктора. Он помолчал, хмурясь.
- Вот у меня племянник есть. Сашкой его зовут, - продолжил он. - Я к
чему про него вспомнил? Вот все, вроде бы, при человеке, - неглупый,
много не пьет, характер, какой-никакой, тоже есть... Но ничем путным
заняться не может. Чего-то не хватает ему... А чего - я понять не могу.
Я закурю?
- Что? - не поняла Лиля.
- Я закурю?
- А зачем вы у меня спрашиваете? - искренне удивилась Лиля. - Вы же
здесь хозяин.
- Ну... Мало ли. Вдруг тебе сигаретный дым не нравится?
- Наоборот, - сказала Лиля, - мне очень нравится смотреть, как мужчины
курят.
- Ну?! - удивился Виктор и взял с приборного щитка пачку сигарет. - А
вот моя жена не терпит. Прямо бесится, когда я курю... Опять, кричит, за
свою дудульку взялся! - Он закурил, пустил носом плотный сизый клуб дыма
и задумчиво произнес: - Под сигареты, Лиля, хорошо думается... А
подумать есть о чем. Я вот все никак не могу понять, - что же это с
нами, мужиками, происходит? Просто гляжу на иного, и никак не могу взять
в толк, - что происходит? - он нахмурился, несколько раз затянулся
сильно.
- Сама-то не куришь? - внезапно спросил он.
- Нет-нет! - с возмущением отозвалась Лиля.
- Это хорошо, - одобрительно сказал Виктор. - Это сейчас большая
редкость. А то ведь как? На иную посмотришь, - - идет, дымит, почище
мужика, и даже не стесняется. Глядеть противно!
- Даже мне, - поддержала водителя Лиля.
- Вот видишь, - Виктор затянулся и снова задумался.
Лиля с интересом глядела на Виктора. Сосновый лес сменился смешанным,
большей частью березовым. Как-то посветлело вокруг, хотя небо заметно
потемнело за то время, пока они ехали. Березы, наверное, отдавали свой
неяркий сказочный свет. Они то подступали к самой дороге небольшой
рощицей, то мелькали по две, по по три среди дубков и осины...
- Я, конечно же, понимаю, - продолжил Виктор, - плохо в стране. Зарплаты
- кот наплакал, безработица, и так далее... Бардак, одним словом. Но это
же не повод, что бы водку килограммами жрать! Ты же мужик! - значит
должен работать, семью кормить. Как бы трудно тебе ни было!
- Но ведь трудно сейчас, - Лиля вдруг встала на сторону мужчин. - У нас,
например, в поселке, работы почти нет. А если и есть, то зарплата
маленькая. Да и ту месяцами не платят...
- Это отговорки все, Лиля, - перебил попутчицу Виктор. - Отговорки. Я,
конечно, понимаю, что водку жрать да на диване целыми днями валяться
куда как легче... И всех обвинять в своих бедах, - тоже легче. Проще.
Всех, кроме самого себя. Но... Вот я тебе на своем примере поясню. -
Виктор задумался.
- Я, когда все это в стране началось, тоже работу потерял, - продолжил
он. - И, честно признаться, тоже попивать начал. А потом... Потом...
Как-то так уж вышло... Призадумался, в общем. Проснулся как-то утром,
голова вот такая! - Виктор показал руками, какая у него была в то утро
голова и снова положил руки на руль. - Э, нет, говорю себе, так дело не
пойдет, брат. В общем, взялся за дело... Это долго рассказывать, как все
было, но... Вот этот вот "КамАЗ", дочка, я собственным горбом заработал.
Дом построил тоже сам. У меня дом свой в четыре комнаты. Купил домик-
развалюху, раскатал его по бревнышку... Пять лет строил! Теперь вот
соседний участочек прикупил. И будет у меня теперь не шесть, а
двенадцать соток.
Лиля помолчала.
- Вы дядя Витя, наверное, очень сильный человек. Но ведь не все же такие
сильные, как вы, - сказала она.
- Не сильные... - несколько раздраженно повторил Виктор. - Жаловаться на
судьбу и обстоятельства - это легче легкого. А работать, - просто
работать! - несмотря ни на что, - это уже посложнее будет... В общем, -
вот тебе мое мнение, Лиля. Мужики-то, как это ни странно, они куда как
слабее вас, женщин, будут!
Лиля глянула на Виктора, но что ответить - не нашла. Некоторое время они
ехали молча. Опять потянулся за окнами с двух сторон сосновый лес,
угрюмы, неприветливый.
- А что, Сашка-то?- напомнила Лиля.
- Какой Сашка?
- Племянник ваш. Вы же с него начали.
- Ах, Сашка... - засмеялся Виктор. - Совсем забыл. Начал, что называется
за здравие, а кончил за упокой... Я же на его примере и хотел все
объяснить. То есть не объяснить, а... Как бы это получше сказать... - он
помолчал, собираясь с мыслями. - С племяшом моим вот какая история.
Придет он иной раз ко мне за советом. Вот что делать, - это он меня
спрашивает, - ты мне скажи, дядя Витя? Я ему говорю, - займись ты делом,
Сашка. Не слоняйся. Много не мечтай, а просто работай. Будешь работать,
все само собой появится. В общем, даешь ему какие-то советы. А он мне,
представляешь, что говорит?
- Что?
- Что ты, говорит, дядя Витя, мне общие советы даешь? Ты мне скажи
конкретно, - приди завтра туда-то и туда-то, во столько-то и во столько-
то, и сделай то-то и то-то!..
Лиля засмеялась.
- А ты говоришь, - слабые, сильные, - посмеиваясь, сказал Виктор. - Что-
то исчезло - понимаешь? - что-то очень важное исчезло в людях!.. И куда
мы придем, если дела так дальше пойдут, я не знаю...
- Невеселые у вас мысли, - сказал Лиля.
- А куда деваться... - ответил Виктор. - Вот так едешь, думаешь... В
дороге хорошо думается. А я почитай всю жизнь за рулем провел.
Виктор искоса взглянул на Лилю, ожидая что она что-нибудь скажет. Но она
задумчиво смотрела на дорогу. Тогда он тоже уставился на дорогу,
одновременно прислушиваясь к работе двигателя. Постукивало там, по-
прежнему едва слышно постукивало. Для чужого уха, может, и не явственно.
Но Виктор свою машину знал, быть может, получше собственного тела. Он из
породы современных кентавров был, только вместо лошадинного тела у него
было стальное тело автомобиля.
- Ну, ну, милая... - проговорил он и снова ласково погладил ладонью
приборный щиток. - Ну, что же ты?
Лиля засмеялась.
- Чего ты смеешься? - притворно насупив брови, спросил Виктор.
- Да вот... Смешно, что вы с машиной разговариваете. Как-будто она
живая.
- А она и есть живая. Это только кажется, что она железная, - Виктор
помолчал, затем засмеялся. - А я, знаешь, Лиля, со всеми вещами
разговариваю. Живые они или нет, - неважно. Вот дома, - выйдешь в
огород... И с каждой ягодкой, с каждым огурчиком беседуешь. Жена у меня
как услышит, так и начинает ворчать, - вот, мол, дуралей старый, опять
начал! Это она соседей стыдится. Мол, соседи подумают, что я сумашедший.
А я не могу иначе. То ли привычка такая, то ли еще что... Только для
меня все живое. Да, живое...
Виктор помолчал, задумчиво глядя на дорогу.
- А знаешь, Лиля, наверное, со стороны это и в самом деле выглядит очень
странно... А вот дочке моей, младшей, нравится. Она даже иногда рядом со
мной присядет и тоже начинает разговаривать... С ягодкой, - сказал он,
посмеиваясь. - Она у меня еще маленькая. Пять лет всего. Последышек.
- Последышек?
- Последышек. Так раньше поздих детей называли. - Виктор с укоризной
взглянул на Лилю. - Эх, вы, молодежь... Совсем ничего не помните.
Лиля порозовела.
- Да чего ты? - улыбнулся Виктор. - Неужто обиделась? Не обращай
внимания. Это же так - старческое брюзжание. Я иной раз и сам удивляюсь,
- совсем уже как старик рассуждаю. Ворчу чего-то, ворчу...
- Ну уж и старческое! - с жаром воскликнула Лиля. - Вы еще - хоть куда
мужчина.
- Да нет, дочка, - с грустью ответил Виктор, - мое время уходит...
Пятьдесят пять мне уже.
- В самом деле?! - изумилась Лиля. Изумление ее имело под собой
основание. Виктор выглядел значительно моложе названного возраста.
- А зачем мне врать-то, дочка? - он пожал плечами.
После этого помолчали.
- А вы, дядя Витя, сами откуда будете? Издалека?
- Да нет, это тут рялом. - Виктор назвал небольшой городок километрах в
восьмидесяти.
Лиля задумалась на секунду, покусала свои пухлые губы.
- А говорите - дом свой, огород...
- Что? - не сразу понял Виктор.
- Вы говорили про свой дом, огород. А теперь говорите, что в городе
живете.
- Так я же на окраине живу, Лиля! А в нашем городке на окраине - сплошь
частные дома. Пятистенки деревенские, в основном. Сейчас, правда, и
побогаче дома пошли. Такие... Новорусские, в общем. Так что удивляться
тут нечему.
- А-а...
- А вообще, Лиля, насчет огорода сейчас удивляться нечего, - после
некоторого молчания сказал Виктор. - По нашим временам даже если в
квартире живешь, - все-равно огородик у каждого имеется где-нибудь за
городом. Иначе - не прожить.
- Что верно, то верно, - Лиля поддержала водителя. - Все лето приходится
в огороде возиться.
- А куда деваться? Вся Россия, почитай, нынче огородами кормится, -
вздохнул Виктор и тут-же ухмыльнулся. - Только называются они культурно
- дача или садогород.
- А где вы работаете? - спросила Лиля, выдержав некоторую паузу. - В
какой-то организации?
- Почему? Нет... Частный предприниматель я, как это сейчас
называется.
- Частный?
- Ну. Грузы перевожу на этом "КамАЗе". Клиента находишь и - вперед. Хотя
сейчас мне клиентов искать не надо. Они сами ко мне приходят. Репутация,
какая-никакая, у меня есть.
Лиля помолчала, куснула зубками губы.
- А разве это ваш "КамАЗ"?
- А я разве не говорил?
- Ах, да... - вспомнила Лиля и удивленно покачала головой. - Это же
каких денег стоит!
- Денег, это да. Это конечно... Но... Просто работать надо. А если
работаешь - все будет. - убежденно сказал Виктор. - Я на своем опыте
убедился. А что-что, а работать я люблю!
- Это же как работать надо, что бы на такую машину заработать! -
уважително воскликнула Лиля.
- Нормально, дочка... Подожди-ка, - Виктор наклонил голову,
прислушиваясь. Постукивание в двигателе усилилось. - Ну же, милая,
давай...
- А что это у вас шумит? - спросила Лиля.
- Где? - Виктор с изумлением взглянул на Лилю. Очень уж ему странным
показалось, что она различила посторонний звук в работе двигателя. Такой
звук даже опытному шоферу не под силу различить, а тут - молоденькая
девушка, школьница почти.
- Да вот... - Лиля покрутила головой, пытаясь найти источник непонятного
шума. - Что-то трещит, как-будто... Как будто шарики катаются.
- А-а... - Виктор понял, что предположение его оказалось неверным, и
засмеялся. - Это не шарики. Это горох. Я горошину всегда бросаю в
вентилятор, что бы не заснуть за рулем. Ее там воздухом гоняет по
камере, и там звук такой получается, не как у двигателя.
- А зачем?
- Он заснуть не дает. Даже если спать очень хочется.
- Здорово это вы придумали, - похвалила Лиля.
- Во всяком деле есть свои хитрости, - улыбнулся Виктор, продолжая
прислушиваться к постукиванию в двигателе. Внезапно он крупно, всем
телом, вздрогнул и ошарашенно огляделся, не понимая причины своей
тревоги. Что-то очень неприятное сидело где-то внутри него. И еще
противно сосало под ложечкой.
- Что с вами? - спросила Лиля.
- Нет, ничего, - внезапная тревога уже отпустил Виктора, но какое-то
неприятное чувство все еще оставалось. - Как бы нам, дочка, остановиться
не пришлось.
- Что-то случилось? - с тревогой в голосе спросила Лиля и поежилась,
чуть сдвинув и тут же отпустив коленки.
- С двигателем что-то, - Виктор еще немного послушал. - Но ничего,
дочка, доедем. Уж до Самойловки-то я тебя точно довезу. Немного-то и
осталось... Увидишь сегодня свою подругу, - это я тебе гарантирую!
Виктор засмеялся, пытаясь заслонить этим смехом, чуть нервным,
неприятное чувство тревоги, которое хотя и стало почти незаметным, но
все-таки до сих пор чувствовалось.
- Хорошо бы, - вздохнула Лиля. Она снова поежилась, точно ей стало
зябко. - Я так долго с ней не видалась!
- Ничего, дочка, - увидишься! - Виктор засмеялся еще громче, и следом за
ним, слегка запрокинув голову, захохотала, звонко, заливисто, Лиля. Они
долго смеялись, хотя, вроде бы, ничего смешного ни он, ни она не
произнесли. Как-то хорошо им было вдвоем, хорошо... Сосняк, неприятный,
с неведомой угрозой внутри него снова сменился смешанным лесом. И снова
сквозили свечечками, уже в сумерках, березки, то частые. то редкие.
- Наверное, жена у вас счастливая! - с завистью сказала Лиля.
- С чего ты взяла?
- Все бы мужики были такими, как вы, дядя Витя, - как хорошо бы тогда
было!
- А вот она так не считает... - Виктор чуть нахмурился, потом тряхнул
головой. - А, пустяки!
- Неужели она ничего не понимает?! - с возмущением воскликнула Лиля.
- Дело не в этом, дочка, - с грустью сказал Виктор.
- А в чем же тогда?! - запальчиво спросила Лиля и порозовела. - Мне бы
такого, как вы, дядя Витя... Мне бы тогда ничего больше в жизни не нужно
было! Ну, ни вот столечко! - Лиля даже показала пальчиками, сколько не
нужно было бы ей в этой жизни в том случае, если бы был рядом с ней
такой же сильный мужчина, как Виктор.
- Дело не в этом, - повторил Виктор. Он едва заметно улыбнулся,
отреагировав таким образом на последние слова Лили, но тут-же погрустнел
и потянулся за сигаретой.
- Она, знаешь... - он закурил, несколько раз подряд затянулся. - Она
очень сильно болеет. С тех пор, как дочку родила... Ей же врачи
говорили, что нельзя в таком возрасте, а она вот - решилась. И я ей тоже
говорил. Но... Захотела.
- Да-а... - сочувственно протянула Лиля и повторила: - Да-а... Но зато
ведь она за вами как за каменной стеной!
Виктор тяжело вздохнул и промолчал. А потом вдруг весело, но с какой-то,
одновременно, натужностью сказал:
- А, вообще, иной раз смешно глядеть, как дочка с внучкой на песочнице
возяться.
Лиля молча взглянула на него.
- Я в том смысле, - пояснил Виктор, - что если разобраться, то они тетя
и племянница. По родству доводяться. Да только вот племянница тетю на
целый год старше!
- Да-а... - засмеялась Лиля. - Чего только в жизни не бывает.
- У меня первой дочке уже двадцать пять. А ее дочке, - Виктор чуть
смешался, объясняя все это, - то есть моей внучке, - шесть. На год она
старше младшей мой дочки. Вот и получается...
После этого они некоторое время молчали. Виктор о чем-то думал, курил.
Лиля тоже думала, глядя в боковое окно. Она вдруг снова зябко поежилась,
тесно сжав и тут-же отпустив коленки. Хотя Виктор, казалось задумался
очень сильно, это движение попутчицы от его внимания не ускользнуло.
- Ты чего, дочка? Никак замерзла?
- Да нет, - застенчиво улыбнулась Лиля. - Вы так медленно едете...
- По-моему - нормально. Хотя... - Виктор подумал. - Просто я машину свою
люблю.
Лиля помолчала.
- Извините, но я не поняла.
- Что - не поняла?
- Ну, какая связь...
- А-а... - понял Виктор. - Я потому не люблю гонять, дочка, что если
идешь на большой скорости, то и тормозить резко очень часто приходится.
Соответственно, - двигатель быстрее изнашивается. А к машине, как к
самому себе надо относиться.
Лиля только покачала головой. И снова зябко поежилась. Виктор заметил
это, но тактично промолчал и чуть прибавил скорость.
- У меня, когда я в автоколонне работал, - это еще когда Советский Союз
был, - напарник молодой был. Ох, и любил он гонять, ох, и любил! А что в
результате? Машина чуть ли не каждый месяц в ремонте. А все почему? -
спросил он и сам же ответил: - Он же разгонится, и тут же тормозит.
Разгонится - и снова... Не понимал же, поросенок, что таким образом он
машину гробит! А машина, она хоть и железная, но тоже ведь не
вечная.
Лена смотрела в лобовое стекло, высматривала там что-то. Она опять
поежилась, вся покраснела, и вдруг повернулась к Виктору.
- Вы не остановите... - пролепетала она. - На минуточку...
- Остановим. раз такое дело, - ободряюще улыбнулся Виктор. - Почему бы и
не остановить?
- Понимаете... - Лиля сидела вся пунцовая. -
- Понимаю, дочка, - сказал Виктор. - Ты не стесняйся. Все мы люди. Что
естественно, то небезобразно...
- Вон там, пожалуйста, - Лена показала пальцем на густые заросли
кустарника у обочины.
Виктор затормозил. "КамАЗ" остановился, проехав чуть дальше тех кустов,
на которые указала Лиля.
- Вы уж извините, что так получилось, - попросила прощения Лиля.
- Ничего, ничего, - Виктор улыбнулся и отвернулся к боковому окну. Лиля
глянула на него и быстро выбралась из кабины. Сначала медленно, потом
все быстрее и быстрее она пошла к придорожным кустам.
Виктор посидел некоторое время в кабине, по-доброму улыбаясь, затем
закурил и тоже выбрался из кабины. Наклонив голову, он вслушивался в
работу двигателя. Хотя на холостых оборотах постукивания слышно не было,
слушал он внимательно, хмурился, супил густые черные брови, озабоченно
качал головой. Он не услышал, как сзади к нему, по-кошачьи мягко ступая,
подобрался молодой паренек, почти мальчишка. В руке паренек держал
железный ломик. В самый последний момент только Виктор почувствовал что-
то неладное, начал оборачиваться, и на этом полуобороте что-то яркое и
большое вспыхнуло в его голове на мгновение, и следом за этой вспышкой
наступила тьма.
Из кустов выскочила и бросилась к машине Лиля. Секунду спустя из тех же
кустов неуклюжим медведем выломился и погнался за ней парень, одного,
примерно, возраста с нею. Огромный, рыжеватый, он по-козлинному скакал
за Лилей и все загребал перед собой воздух руками, пытаясь ухватить ее
за косу. Лиля убегала от него, но, дуреха, почему-то бежала к грузовику.
Впрочем, она, может и не видела, что Виктор лежит на асфальте, и помочь
ей ничем уже не может... Она ловко перескочила через неширокую
придорожную канаву, ее преледователь замешкался, отстал.
Лиля подбежала к "КамАЗу", но почему-то не к своему, пассажирскому
месту. Она оббежала кабину и крикнула парню, который стоял над телом
Виктором.
- Чего стоишь, мудак?! Ты что сейчас должен делать?!
Паренек поднял голову, долго смотрел на Лилю. Губы его мелко-мелко
тряслись. Лиля сильно, так, что голова качнулась, хлестнула его по лицу.
Паренек очумело затряс головой.
- Говорил тебе, Светка, - другого надо было брать! - заорал рыжий
детина, подбегая к Лиле и пареньку. - Быстро в кабину!
Лиля взглянула на рыжего, но ничего не ответила и снова обернулась к
пареньку. Тот уже пришел в себя и полез, как ему было велено, в кабину.
Несколько раз его нога срывалась с подножки, но вот - он влез в кабину,
и хлопнул дверцей. Двигатель взревел и грузовик тронулся с места. Левое
колесо его накрыло и унесло с собой дымящуюся еще сигарету, но руки
Виктора не задело. Двигаясь рывками, "КамАЗ" набрал скорость и покатил
вперед, к недалекому повороту.
- Ну, а ты что стоишь?! Потащили! - набросилась Лиля-Светка на рыжего
детину. Быстрей, быстрей! - ты что, не слышишь?!
Где-то недалеко слышался за шумом удаляющегося грузовика звук другой
машины. Лиля схватилась за руку Виктора, но детина ленивым движением
отстранил ее, усмехнулся и взялся за тело сам. Он крепко, не обращая
внимания на кровь, схватил ворот рубашки и потянул тело за собой. Сразу
же стрельнула одна пуговица, вторая... Детина опять криво ухмыльнулся,
перехватил тело за руки и поволок в кусты. Лиля-Светка поглядела ему
вслед, затем на небольшую темную лужицу на асфальте. Шум приближающегося
автомобиля был уже близко. Она махнула рукой и ринулась за детиной. Едва
они успели скрыться в кустах, как из-за поворота выскочил и просвистел
мимо легковой автомобиль.
Стало тихо. Только слышался где-то недалеко дробный стук дятла, да
посвистывание какой-то пичужки. И еще гудели низким басом провода
недалекой высоковольтной линии.
В лесу, совсем недалеко от шоссе, метрах в пятидесяти, вспух и потянулся
вверх и чуть вбок черноватый столб дыма. Минуту спустя в лесу послышался
звук легкового автомобиля. На какое-то время звук стих. С лесной дороги
на обочину выбежал детина, озабоченно покрутил головой в обе стороны,
вслушиваясь и вглядываясь в сумерки, и тотчас нырнул обратно.
"Жигуленок" неприметного темно-синего цвета вырулил на шоссе и помчался
прочь от этого места.
Потянуло страшным, сладким и приторным запахом горелого человеческого
мяса.
|
|
| |
[1] Ю. Шевчук "Когда идет дождь"
|
|
|
|
