| |
Михаил Рабинович
Третий
У Аркадия взрослая дочка, жена и две-три любовницы в месяц. Он веско говорит
Краснову: "Любовницы" - маленький, с шипящим смехом, потный.
- Вот, допустим, вечная любовь, то есть они созданы друг для друга, - Краснов не
в прямую поддерживает Аркадия, - но, допустим, в детстве родители увезли ее в
другой город, в другую страну... Они никогда не встретились, и все.
Обычно Аркадий говорит о себе, но тут останавливается и произносит бухгалтерским
голосом: "Тебе уже пора женщину".
Краснов и сам знает, что пора. Так одолживший деньги мечтает рассчитаться,
собирает нужную сумму, но не обнаруживает кредиторов - а от денег, сомнительного
богатства, хочется избавиться поскорее.
- Конечно, это не Бог весть что, - говорит Аркадий, - но, по крайней мере, ты
будешь знать.
Его нынешнюю любовницу зовут Лидия. Сейчас она у него одна, да и к ней не хочется
идти. Но надо. Аркадий предлагает отправиться к Лидии вместе, безо всяких задних
мыслей.
- Зайдем просто так, - говорит он, - а то мы все о бабах да о бабах.
- Не очень-то логично, - говорит Краснов. - Она же тоже, - почти не запнувшись,- баба.
- Баба, - соглашается Аркадий, - крупная такая, добрая и глупая баба. Не бойся,
бывали в моей жизни неприятности похуже, чем она.
- Посидим, чаю попьем, - говорит Краснов.
Вообще-то эту фразу должен был сказать Аркадий, но Краснову хочется побыстрей
убедиться (точнее, быть убежденным), что не будет ненужных сложностей.
Случалось, женщины его плохо понимали.
Лидия встречает гостей в халате и не удивляется Краснову. Она легонько, словно
боясь обидеть, пожимает ему руку. А может быть, потому что женственная. Еще она
много смеется, шевеля всем телом. Краснов вдруг понимает, что напрасно он мало
внимания уделял грудям собеседниц.
Хорошо, что он пришел не один - Аркадий почти что друг, было бы непорядочно
флиртовать с хозяйкой.
Борщ Краснов съедает быстро. Аркадий просит добавку, вытирает салфеткой лицо,
смеется. Лидия смеется тоже. И Краснов. Он не чувствует обычной скованности.
Открывают вино.
"У мамы борщ вкуснее, - думает Краснов, и, спохватившись, - нет в этом никакого
второго смысла, просто - вкуснее". У него тягостная привычка придирчиво
прокручивать свою жизнь как бы со стороны. Раньше ему казалось даже, что все
люди - особенно те, кого уже любят женщины - сговорившись, скрывают от него
нечто важное.
Вино Краснову нравится, тоже "Лидия". Он удачно острит по этому поводу. Опять
становится весело. Обычная четкость мыслей Краснова расплывается.
А хорошо, что Аркадий тоже здесь, думает Краснов, чувствуя растущее напряжение
во всем теле, он бы теперь сравнил свое тело со стальной пружиной, и когда вдруг
выясняется, что Аркадия, стащившего все салфетки со стола, больше нет в комнате,
то все становится на свои места, подобно шахматным фигуркам перед началом
партии, точнее, не шахматы - шашки; дети, к примеру, обожают игру в щелчки:
согнутый указательный палец прижат к большому, белыми - Краснов, он, торжествуя,
делает первый ход, делает с механической, стальной уверенностью и почти кричит
от гордости за себя, от ненавязчивых, но чрезвычайно полезных движений Лидии и
от уверенного преодоления неуместного стыда.
Когда они успокаиваются, Краснов ждет от Лидии неких существенных слов, но она
спрашивает лишь, не было ли ему больно.
* * *
Чем может закончиться - в другом городе, в другой стране, в другой жизни -
разговор с женщиной, которая рассказывает, как любит свою работу, хоть и тяжело,
и начальник не обращает никакого внимания, в смысле помощи, конечно; и
непонятно, от кого можно ждать очередной неприятности, но девиз (улыбается)
такой же, как когда-то: бороться и не сдаваться, найти и искать; но что-то
теряется в ее жизни, и она не знает, куда идет - к себе или от себя, а дочка
замечательная, хотя замкнутая, домашняя, молчаливая, пугает этим даже, и в то же
время особый склад ума, мужской что ли, в шахматы играет, но и на пианино тоже,
то есть, не играет, не хочет; то дочка, а сама, бывает (улыбается) подходит к
инструменту, садится, прислушивается внутренне - пальцы все еще чувствуют
музыку, помнят - сидит неподвижно, но играть так и не начинает...
И вот Краснов стоит у двери, сверяет с бумажкой номер квартиры, в руках коробка
конфет, вино, цветы - а ведь трудный период, и материально тоже тяжело, надо
избавляться от долгов, вот что значит связаться с "русским" бизнесом ...
Какое-то забытое чувство неожиданного облегчения: дверь открывает дочка.
Трудный период - все же период, как бы один из многих или хотя бы нескольких,
значит, есть надежда, что этот период кончится и начнется другой.
"Вот что еще мешает, - размышляя, Краснов заходит в чистую, прибранную
квартирку, - это ее вечно мятые брюки, не вдоль ног, а на животике - небольшом,
правда, и вообще фигурка неплохая".
"Для своего возраста неплохая, - добавляет тот Краснов, который, смягчая иронию
жесткостью, со стороны смотрит на Краснова-говорящего, мешая ему, но и жалея
по-своему.
Женщина говорит тихо, а ведь у нее сильный певческий голос, да-да, с возрастом
голос становится гуще, мощнее, сейчас бы самое время, но нужно было иметь
энергию, пробивную силу, чтобы заниматься этим всерьез.
Дочка способствует легкости и неспокойной, но забавной раскованности Краснова;
дочка, ну и вино, конечно. Вино быстро кончается, дочке, оказывается, пора
уходить, шахматные соревнования, честь колледжа. Жаль, Краснов мягко касается ее
руки, не отпускает - это как бы дерзость в адрес остающейся матери, которая
опять начинает говорить про работу, начальника, бороться и искать, пианино,
голос, набирающий силу с годами, голос, голос, голос...
Ее руки скользят по его плечам, груди, животу, соскальзывают - так чувствующий
приближение обморока старается удержаться за стену. Не удерживается, стоит на
коленях, ловит каждое движение Краснова, подчиняется ему полностью, шепчет
тихие, покорные слова, кричит, замолкает совсем - будто ее не было, будто
Краснов один и, значит, занимается чем-то постыдным. Он трогает ее, она тут же
отвечает всем телом - еще? еще. Краснову хочется сделать ей больно, это так
легко, прости, но она стонет от удовольствия в точности как надо.
* * *
Так и есть, за углом Краснов встречает ее, с солидным американцем. Cерый плащ,
шарфик - мужчины здесь редко так одеваются. И то, что дама держит своего
спутника под руку, тоже редко.
Она чуть смущена; или играет смущение - как непроизвольно играют женщины, даже
если не хотят играть; или играет смущение специально так, чтобы Краснов заметил
не только это смущение, но и ее попытку смущение скрыть.
Опять рукопожатие, и все.
Они оборачиваются одновременно. Ее спутник, остановившись, говорит что-то,
наверное, о Краснове. Хитрец. На новой работе только aмериканцы. Этот вовсе не
самый старый.
Жарко. Хорошо еще, что в кармане чистые салфетки.
|
|
|
|
