| |
Давид Паташинский
Между дождя
Он смотрел на меня, растерянный. Он был
немного не таким, как всегда. Возле окна,
стекла которого напружинивали прозрачные лбы,
он спрашивал, и я отвечал, (так на,
получи ответ.): "Я исчезал так глубоко,
что никогда не поймешь. ( Это я промолчал,
отходя к своему столу.) Мне необходим покой
по рукоять меча. Мех молодых волчат
теплым потоком должен пропитывать тьму,
что не пойму сам. (Это опять не вслух, -
слишком подробно бегали ловкие "почему"
по моему, серому еще от вчера.) Двух разлук, -
- объяснял я ему,- не может произойти,
ты видел меня уплывающим в дальний дол,
а перед этим, в купе, вспоминай - свистит
какая-то штука поезда. Действительно, долгой водой
вечер запомнился, но совсем не вчера,
а когда-то. Ты забыл. Помнишь, я прихватил
письмо тетушке, распухающее от тирад
неугомонного тебя. Такой бесконечный стиль
подскажет усердие. (Говорил я примерно треть
подобного. Выставляя на совсем иные места
слова. Делал все медленно, чтобы можно смотреть
было. Резиновый глагол. Смирно блистал
месяц солнца, отрезанный напрямик
стекла недостатком, что заканчивалось стеной.)
Ты, конечно, от всего сердца прими
мои деликатнейшие. (Он отыскал "оно"
на моем лице и пытается внутрь толкать,
чтобы, так сказать, часть меня, да еще в меня,
в эту, как он полагает, глянцевитую падь
глаз моих утомленных. Словно неумелый скорняк
не левый, не правый, а средние сапоги,
когда отдавал строчить. Так и он отдал,
забыв обратно вопросы свои. Совсем погиб
огонек глупого интереса.) Виновата вода,
что летела холодным весом нам на плащи.
Вот и все." Он наблюдал, остолбенев,
прямо головой - о твердость мою. Защит
лучше не находил, чем отвечать, вполне
здраво обвиняя собеседника: "Ничего
не помнишь. Сам забыл, а я виноват."
( Впрочем, разговор продолжался, и, как живой,
бок стола пнул мою ногу, когда слова
я находил - обходил, продвигаясь к той
ободранной, что могла в коридор, там
оказаться мне удалось. Зеленый, под цвет, бетон,
и вожделенная, ни к чему не обязывающая глухота.)
Присоединяюсь к такому мнению, что говорящий
всегда становится произнесенным. Быки кричат,
когда липкая ладонь подхватывает их под брюхо,
и бросает высоко вверх. Стальные ящерицы
любят разгрызать стену в самом низу,
а в середине происходит исчезновение
того, что было между ней и совершенно другой
серединой. Пыльные лошади утомились
тащить нас по склону. Обрывы пугающе
окутывали половину воздуха в сумрак,
тихо пропадали в нем замшелые камни,
когда я выдергивал и сталкивал. Ветер
двумя длинными висел перед нами,
мы тоже устали, поэтому отдохнуть.
Те, что шли следом, продолжают идти,
им достаточно далеко. Вечер ближе.
Холодный огонь. Одиночество ветвей. Картин
неглубокие луга. Стен осмотрительный карантин.
Когда лгать не успевает рука, внутри стекла,
опоздав навсегда, отражается голова - осклаб.
Бутылок человеки зеленые стоят стоймя -
- все для меня. Несколько високосных мят.
Несколько лет прохладных. Увядший жгут
пальцев расплетается у травы. Не зажгут
более теплого. Пробирая себя во сне,
не вижу сна. Один снег. Нас нет.
Мы всегда. Пусть останавливается вода
в чугунных крышах для пороха и стыда
пробуждения. Холодный огонь. Смола
тяжелыми каплями из оживающего стола.
Уходя, я втягиваю себя в окружающие
склоны дождя. В мокрое желтое удивление
фонаря на дальнем углу. Долгий разговор
черепицы, от которой все наверху становилось
густым, багровым. Растворенное движение.
Тихий шаг. Черная в серебре дорога.
Уходя, теплый ветер в холодное пламя
лампы последнего окна. Я не сплю.
Осколки сует. Пасмурные повороты теней.
Искалеченная труба звука лежит у дверей.
Двигаясь вдоль истории, на угловатой стене
каре отверстий, чтобы сгорать. Скорей,
я оказался в пазухе своей слепоты,
только ты в состоянии увидать
следы мои круглые, словно ронял алтын
нищий дождь, чтобы затем вода
все заполнила. Только овраг крутил
тяжелый ручей, куда мне еще. Светло.
Утро наружу. Кто мне еще в пути
под ноги бросит растерянное стекло?
Стакан для цветов. Земля для кротов. Предчувствий
сиреневый стук для правильных лиц предметов.
- Тебя-то за что? - Меня за чужие числа. -
- А где они сами? - Они и ответят. - Время
пришло, дребезжа в железные кольца. Камень
держал его. Утро. Опять это утро рядом.
Руками держал его. Уголь моей сигары.
Живое меня. Живое меня устало.
|
|
|
|
