| |
Владимир Татаринцев
Мара
"Мара - мана, блазнъ, морокъ, морока, наважденiе, обаянiе;
греза, мечта; призракъ, привиденiе, обманъ чувствъ и самый призракъ"
В. И. Даль, "Толковый словарь
живого великорусского языка"
 "Только Мара так подумал,
Вот уж воинство явилось,
Так внезапно взгромоздилось,
Каждый в облике своем".
Ашвагхоша, "Жизнь Будды"
1.
Лифт не работал, Марат стал спускаться пешком. На выщербленной ступеньке между
третьим и вторым этажами споткнулся. Васька шарахнулся испуганно - шеметом в спасительный
подвал.
У Марата возникло чувство, что все это уже было. "Дежавю", - вспомнил словечко Марат.
Нет, не дежавю. Это было, но было не с ним. Это было вообще ни с кем - он видел пустую форму,
заданную последовательность событий, математическую формулу с переменной, вместо которой
сейчас подставили его, Марата.
Марат надел соскочивший башмак, позвонил.
- Кто там?
- Марат.
- Что вам нужно?
- Отоприте.
Марат слышал за тонкой филенкой прерывистое дыхание. Без сомнения, та, что задавала
вопросы, напряженно думала, открывать или нет. Наконец цербер заскрежетал, петли скрипнули -
и взору Марата предстала хрупкая, аристократической внешности девушка. Густые каштановые
волосы уложены замысловатыми кренделями - Марат сразу вспомнил открытки с женами
декабристов.
- Понимаете... - высоким от неуверенности голосом начал оправдываться Марат. Но
девушка, не дослушав, сделала ему знак рукой, который мог толковаться как вежливое
"проходите, пожалуйста" или настоятельно-вежливое "вот взгляните, нет, вы посмотрите". Марат
выбрал первую трактовку и прошел в гостиную. Девушка заперла дверь и молча последовала за
ним.
- Как вас зовут? - спросил он. Девушка не ответила.
Марат чувствовал огромное внутреннее напряжение. Ситуация не предполагала знакомых
решений. Он уже давно привык, что новое в жизни, если и появляется, то дозируется небольшими
порциями, случается редко и с большой долей вероятности переходит во что-то пресно-знакомое.
Сейчас почва была выбита из-под ног. Будто его подбросили в воздух. Будто он летел: нелепо,
непредсказуемо. Он опустил глаза. Плашки паркета разбегались бесконечной двусторонней
елочкой, раскатанной в плоскость елочкой, в природе не существующей елочкой,
необыкновенной, но, тем не менее, пошло грязной, с пятнами краски у плинтусов.
- Маша? - робко попытался угадать он.
- Шарлота, - ответила девушка, и Марату показалось, что краешки ее губ дернулись вверх.
Улыбка?
Он осмотрел комнату. Комната как комната: льняная скатерть на столе, бельевой шкаф с
поломанной дверцей, за которой белел кусок простыни, платяной, из которого торчал кончик
платья, старинный кинжал на стене с буро-коричневыми пестринами ржавчины и рядом картина -
портрет толстомордого дядьки в кожаном картузе.
- Я сварю вам пельмени, - неожиданно предложила Шарлота, - не откажетесь? - И она
очаровательно улыбнулась.
Марат почувствовал облегчение: от таких простых, естественных слов девушки его
неловкость рассыпалась белым прахом, словно стиральный порошок "Лотос", словно зубной
порошок "Двууглекислый".
- Руки можно помыть в ванной.
После трапезы Шарлота включила телевизор, уткнулась в колумбийский сериал.
"А ведь она не тупа, - рассуждал, удобно развалившись в кресле Марат, - она только
делает вид, что чушь эту смотрит. А сама думает, размышляет о чем-то э д а к о м..."
- Значит так, дорогуша, - вдруг прервала его сытое благомыслие девушка, - задание тебе
будет таким. Послезавтра с утра ты должен на электричке добраться до Грузино. От станции сразу
налево по дороге минут пятнадцать пешком до садоводства "Стрела", - нанизывала она, -
ориентиром кривая ель с клетчатым носовым платком, навязанным на нижнюю ветку, потом по
просеке пятый дом слева. Афанасьева узнаешь по остроконечной шапочке с золотыми звездами.
Он будет сидеть на крыльце и читать газету "Невский обзервер". Не заблудишься, это в твоих
интересах. Ему отдашь это.
Шарлота подошла к бельевому шкафу и, достав оттуда небольшой пакет, протянула
Марату.
- Теперь иди. Мне нужно досмотреть эту серию, обязательно досмотреть, - она еще раз
неотразимо улыбнулась. - Сегодня дон Меркурио определит свой выбор.
Прощаясь, он взглянул на Шарлоту безумно влюбленными глазами, но девушка только
поправила мизинчиком выбившийся из кренделя локон и аккуратно закрылась на цербер.
"Интересно, было у меня с ней что-нибудь или нет, - думал Марат, стуча каблуками по
лестнице. - Судя по тому, что мы перешли на "ты", между нами возникла близость".
2.
Завтра вы отправитесь, как обычно, на службу. Но голова ваша будет занята отнюдь не
мыслями о работе или заботами о карьере. Вы станете составлять план действий на послезавтра,
нервничая, ругая себя за безрассудство. Вскрыв почту, вы обнаружите письмо от некой дамы, имя
которой начинается на "В" или на "П", в котором она назначит вам свидание. В десять утра
послезавтра.
"Любопытно, выходит, в дело замешана эта бездарная поэтесса", - удивляется Марат.
Впрочем, сей факт ничего изменить не может. До самого перерыва вы будете
разрабатывать план. Когда вы вернетесь с обеда, на автоответчике вас будет ждать сообщение от
мужчины, в имени которого есть буквы "Х" и "У", но нет твердого знака. Сообщение почти слово
в слово повторит содержание письма. Не пытайтесь перезвонить по оставленному номеру! Вам
ответят, что если вы, хулиган, не прекратите хулиганить, то он, тот кто ответит, обратится в
милицию.
- С вами все в порядке? - участливо интересуется заведующая. Должно быть, на лице
Марата отражается замешательство.
- Да, спасибо... немного голова болит, - бормочет он.
- Вчера споткнулся на лестнице и немножко ушибся, - врет он.
Заведующая снисходительно треплет своего лучшего сотрудника, по щеке. Она добрая
женщина.
Остаток дня пройдет без каких-либо происшествий, и ровно в шесть вы обнаружите, что
план окончательно созрел. Оформите его красиво, начертав на листке с десяток линий и условных
значков. Можно смело отправляться домой. По дороге вы увидите на лотке популярную брошюру
"О позднейших исследованиях в области космофилии и их влиянии на механику разума". Купите!
Марат заканчивает чтение своего гороскопа, звонит Александру.
- Посмотрите в окно, - безучастно отвечает автоответчик.
Ничего особенного - обычный вид. Марат внимательно осматривает знакомый двор. Все
как прежде: хлебный ларек, детсад. Нет, все и вправду как прежде: асфальт в выбоинах, Васька
ползком крадется к голубю, которого ему все равно не поймать, бомж плетется. Он снова набирает
номер Александра, но автоответчик теперь молчит. "Должно быть, в прошлый раз я ошибся".
Он возвращается к окну, распахивает его настежь, перегибается вниз. Ничего особенного -
обычный вид. Знакомый двор, хлебный ларек, детсад - мозолят глаза Марату. Кошка облизывает
мохнатое тельце, щерится бомж... Он представляет себе те несколько мгновений до удара о
землю, судорожно хватается за подоконник. Подлая мысль, неприятная дрожь в коленках. "Нет,
глупости". Марат захлопывает окно, ложится на диван, включает телевизор. Показывают
следующую серию сериала. Дон Меркурио хотел выброситься в окно, но доктор поймал его за
ботинок. И опять, опять...
3.
Электричка задержалась отправлением на пятнадцать минут. Валентина Петровна
опоздала на электричку на десять минут, и пять минут ей пришлось ждать отправления. "Дерьмо", -
думала женщина, нервно барабаня по деревянному сиденью костяшками пальцев. Наконец поезд
тронулся. Стук колес укутал ритмичным шумом неживой речитатив коробейника. Вчера какой-то
идиот позвонил ей далеко за полночь и предложил поглядеть в окошко. Разумеется, она не
позволила делать из себя идиотку, идиота не подарила ответом, трубку швырнула - но заснуть
после этого не могла очень долго - теперь настроение было паршивым.
Валентине Петровне не везло с мужчинами. Мужчины, по какой-то спрятанной от нее
причине, сразу спешили внести Валентину Петровну в списки друзей - искренне удивлялись тому,
что рассчитывала она на большее. Она была обаятельна и общительна, все положенные женщине
прелести присутствовали в полном комплекте, - но ей давно перевалило за, а все знакомства
кончались закадычной дружбой, и многочисленные знакомые, вместо того чтобы обернуться
любящими любовниками, не оборачиваясь, исчезали в прошлом. Поблудив в мечтах по темным
романтическим закоулкам, Валентина Петровна в конце концов всегда успокаивалась одним и тем
же - поездкой в Грузино. Почему именно в Грузино, Валентина Петровна не знала. Возможно,
Грузино чем-то напоминало ей мандариново-чайную Грузию, возможно ассоциировалось с
тяжелым свинцовым грузилом - привлекательная женщина не должна ломать голову из-за
подобных глупостей! Пусть этим занимается неугомонный Александр.
"Теперь все изменится, - всякий раз оптимистически рассуждала Валентина Петровна,
трясясь в электричке - теперь все будет совсем не так". Но сегодня жизнеутверждающие мысли не
шли в голову. Сегодня она была зла.
За окном накрапывал дождик, невыспавшаяся Валентина Петровна зевала, а купленная в
привокзальном ларьке дешевенькая сосиска вызвала ворчливое недовольство желудка.
Она, как могла, знаками объяснила коробейнику, что хочет приобрести ручку с зеленой
пастой. Принялась сочинять письмо Шарлоте.
"Дорогая Шарлота!" - начала Валентина Петровна, но бессонная ночь мешала ей думать.
Так она и сидела, зевая, разглядывая корявые придорожные сосенки и теребя самописку. Когда
проезжали Капитолово, ею овладела неодолимая дрема, веки сомкнулись. Некрасиво полуоткрыв
рот, она ровно дышала. Глухонемой через два ряда скамеек прочел по губам спящей: "А вот, а тот,
а вот, а торт..."
4.
Александр ждал на станции. Добрались до дачи Афанасьева быстро, всего за десять
минут. Из дома напротив выскочила собака и, с лаем добежав до забора, картинно-картонно
застыла, подражая увиденной недавно рекламе. Александр раздвинул ветки аронии, нависающие
над калиткой пятого слева дома, они вошли.
На крыльце небольшого сруба, обитого вагонкой и выкрашенного светло-синим, сидел
мужчина в остроконечной шапке звездочета и разводил пилу. Рядом на струганных досках
топорщилась скомканная газета. Заслышав шаги у забора, он поднял голову, внимательно глянул
на вошедших.
Марат отметил, что лицом Афанасьев походил сразу на клоуна Куклачева и на того
мордастого с портрета в Шарлотиной комнате, еще отметил, что цвет глаз у него серый и взор
прозрачный. Человек дела, решил Александр. А то, что бросилось в глаза Валентине Петровне,
заставило ее саркастически усмехнуться, усмехнуться беззвучно, одними губами, пряча усмешку
от спутников.
Завидев гостей, Афанасьев отложил работу, отер руки газетой, пригласил всех в дом.
Обстановка внутри ничем не отличалась от обстановки Шарлотиной комнаты: те же шкафы,
бадминтонная ракета на стене, несколько стульев, пара шкафов. Паркет елочкой.
- Пива хотите? - спросил Афанасьев. - Есть раки.
- Пива?! - переспросил Александр. "Сейчас монолог", - предугадал развитие событий
Марат.
- Хмельные напитки - банальнейшая из метод просветления духа, - начал не спеша
Александр. - Исключение, разве что "Солнцедар" или "Яблочное" в подвале, когда тебе
шестнадцать. Ну еще Шинкарев, когда в советской стране восьмидесятые. А так, спиртное -
пошлость и скука. Особенно омерзительно пиво - народный напиток, солодовое варево,
вульгарный декокт, маленькая плебейская радость, - перечислил Александр. - Для воспарения в
горние шахты вкушать следует водицу из колодца, вкушать следует желудевый цикорий или, на
худой конец, вкушать следует суперйохимбе. - Александр расхаживал по комнатенке и
жестикулировал, впрочем, довольно вяло. - И тогда наверняка вдруг воткнешься в Дао
просветленной макушкой, тогда, вероятно, тебе передадут привет, сердечный привет из
перламутровых цирро-кумулюсов. Вы это бросьте, Афанасьев! Вы, что ли, Афанасьев, серьезно?!
Александр сел на стул.
- Не откажусь, - сказал Марат, тоже присаживаясь на венскую табуретку.
Валентина Петровна зевнула.
Освежившись плебейским декоктом, Марат спросил:
- Мы - террористы? Только честно.
- Нет, ну что вы, - успокоил его Афанасьев, - какие мы террористы, террористов все
знают, их по телевизору показывают чуть ли не каждый день, силовики с ними борются, - а про
нас и не слыхивал никто никогда. И не услышит, небось.
Ответ немного успокоил Марата, но тревога полностью не исчезла. Тот страх высоты,
который он испытал вчера, как будто прочно поселился в нем, как будто он все еще мог упасть и
разбиться, если сделает неуклюжее движение. Вдруг он вспомнил о конверте, который должен
был передать.
Афанасьев вооружился ножницами и аккуратно разрезал желтоватую бумагу. На ладонь
ему выпала небольшая стрелка, похожая на ту, которой играют в дартс, только чуть длиннее и не
такая острая.
- Не будем терять времени, - поспешно пробормотал Афанасьев. - Мы, внуки волхвов, -
максималисты. Нам и рулетка недостаточно азартной кажется. Мы, внуки волхвов,
изобретательны. Сегодня ночью Сатурн войдет в созвездие Рака, да-с.
5.
Лишь стемнело, Александр вышел на крыльцо и взглянул на черное небо. Он вспомнил,
как недавно под Лугой вот точно так же вышел прогуляться ночью и, влекомый каким-то
невидимым магнитом, забрел глубоко в лес. Внутренний голос шептал ему, что он должен найти
лужайку, крохотное лесное польцо, на котором никогда не сеял крестьянин пшеницу, на котором
рожь никогда не щетинилась колкими остями, где ни разу железной лопатой не вспарывался
девственный дерн. Александр промочил ноги. Вода хлюпала в дырявых галошах. Нет бы разуться
и продолжать прогулку босым! Но Александр хлюпал и хлюпал – и вот, продравшись через
молодой ивняк, выбрался на берег крохотного лесного озера.
На табурете посреди бочажины к нему спиной сидела седая женщина, точнее сказать, не
сидела, а плыла, слегка покачиваясь. Лица ее он видеть не мог.
- Спра-ши-вай, - холодное сопрано высеребрило тишину минором.
Александра бросило в дрожь от такого. Обычно внутренний голос приводил его никуда, а
невидимый магнит в конце концов притягивал обратно к уютному дому. Александру смертельно
захотелось увидеть лицо незнакомки. Осторожно двигаясь вдоль ивняка, он начал обходить озерцо
против часовой стрелки. Но женщина, как будто чувствуя его движение, тоже разворачивалась на
месте, так что, когда он был на противоположном конце лесной лужи, она опять оказалась к нему
спиной.
- Ты Луна! - вдруг озарила его догадка.
- Да, я Луна. – спокойно пропела седовласка, - я вращаюсь вокруг тебя, вызывая приливы-
отливы, а ты видишь всегда только мой серебристый затылок и тебе кажется, будто я плыву.
Спрашивай, не теряй времени. Я буду открывать тебе тайны: одну за другой.
- Я лучше потом приду, - испугался Александр и отер выступившие на лбу капли пота
большим клетчатым платком.
- При-хо-ди, - снова проминорила Луна. - Но учти, что тайны я открываю лишь в
полнолуние. Говорить со мной ты можешь хоть каждую ночь, но - заруби на носу - в другие фазы
я буду бессовестно лгать.
И Луна засмеялась. От лунного хохота в ушах стало мокро и холодно.
- Скажи мне, о Повелительница Ночи, - нашелся наконец Александр, - скажи мне только
одно. Скажи его имя.
- МАРАТ! - услышал Александр отчетливо в левом ухе. А через мгновение, как в зеркале,
в правом отразилось: !ТАРАМ
Через пару недель он снова пошел на то место, хотя притяжение невидимого магнита
было куда слабее. Все та же седая женщина сидела на табуретке, абсолютно черная чадра зловеще
наползала на правую половину ее затылка.
- Зачем ты пришел сегодня? - услышал он знакомый голос. - Хочешь услышать ложь?
- Да, - признался Александр. - Скажи мне еще раз его имя. Я хочу сверить твою ложь с
правдой.
- Марат, - снова повторила Луна, правда, никакого эха на этот раз вопрошавший не
услышал.
Александр вернулся в дачный поселок. Как с мороза, влетел он в уютный щитовой домик,
хлопнул дверью, сбросил мокрые галоши, опрокинул крашеный табурет и добрался наконец до
рояля. Обрушился на черно-белую клавиатуру лунной сонатой. Не бетховенской, разумеется, а
новой, пассионарной, от которой закричал, как на зорьке, петух на насесте и полопались одно за
другим все яйца в курятнике, - а вылупившиеся цыплята, еще влажные, принялись бродить по
прелой соломе на тонюсеньких трясущихся ножках и пищать тонюсенькими дребезжащими
голосками.
- Послушай, Александр, - сказала Валентина Петровна, когда он закончил, - ты разбудил
меня.
Разбуженная, она засветила свечу и стояла рядом красная, как свекла, и вспотевшая, как
июльская труженица. Кровь прилила к голове, словно она полола и полола день-деньской,
июльский, длинный-предлинный - и прополола свекольное поле.
- Послушай, Александр, - повторила Валентина Петровна, - послушай, какие стихи я
сочинила, пока слушала твою музыку:
по пенькам ольховым да осиновым
от восхода ей не спрятаться
лунным светом одурачена
скачет нежить долгопятая
вся нагая и прозрачная
мелким дождиком прикрылася
где бесстыжая побрызгает
вырастает гриб-вонючка
Александр молча тыкал пальцем в "соль" первой октавы.
- Думаешь, чушь?..
Ей показалось, что Александр поперхнулся слюной и сдерживает кашель.
- Стихи? Да нет, стихи ничего. Тут другое. Мне неприятен ваш голос.
- Голос? - пришел черед удивляться Валентине Петровне. - Но что изменилось в моем
голосе?
Александр закашлялся. Потом мотнул нетерпеливо головой, взял "до" третьей октавы.
- В вашем голосе отвратительно все. От и до. Все. Не голос, а спой-светик-не-стыдись
какой-то, - он вспомнил чарующие миноры Луны, презрительно хмыкнул. - Помните сказку про
семерых козлят? Так вот: вам бы они никогда не открыли.
Валентина Петровна, сконфуженная, качнула свечу - разбуженные тени заходили ходуном
по поплывшим стенам.
- Не расстраивайтесь, - подбодрил ее Александр. - На самом деле у вас есть целых два
вполне приемлемых варианта: или завтра мы идем к доктору, моему хорошему приятелю, или я
никогда больше не буду слушать ваших стихов. Это очень квалифицированный доктор...
6.
- Теперь голосок у вас будет, как у соловейки, - очнувшись после наркоза, Валентина
Петровна увидела над собой лицо медсестры, поправлявшей ей распорки во рту. - Только пока
говорить ничего не надо, пусть подживет как следует. Доктор сказал, что к вечеру уже можно
будет пробовать произносить простейшие нелабиализованные гласные. А пока я с вами, дорогая
пациентка, рядышком посижу, истории разные рассказывать буду.
"Валентина Петровна Гибель", - прочитала медсестра на карточке. В медучилище ей
говорили, что если к пациентам обращаться по имени-отчеству, процесс восстановления протекает
гораздо быстрее.
Валентина Петровна вспомнила улыбающегося Марата в белом халате, уверявшего, что
операция пустяковая, что никакого риску в ней нет.
Медсестра явно собиралась болтать за двоих. Собственно, это входило в ее
производственные обязанности, наряду со сменой бинтов и возней с роторасширителем. Кормить
Валентину Петровну должна была санитарка Зейда с красным полумесяцем на колпаке.
- Хотите, Валентина Петровна, расскажу, как у нас в клинике одного пациента пришили?
Валентина Петровна отрицательно мотнула головой. Это было невежливо с ее стороны,
но выслушивать историю про убийство пациента, лежа на больничной койке, да еще с распорками
во рту - это слишком!
- А про то, как я девственность потеряла?
Валентина Петровна неопределенно подняла вверх брови, что означало "ну, я не знаю, ну,
в принципе, можно".
- Или как прошлым летом в колодец прыгнула? - воодушевилась медсестра. - Эта история
всем нравится.
Валентина Петровна радостно закивала.
- Гляжу, я, значит, из лесу выходит в кепке - такой с красной рожей, ростом метра под два.
С ружьем. Выходит - и прям ко мне. Ну, думаю, пришла моя смерть, типа. Поминай, типа, как
звали.
- Знаете, пациентка - медсестра успела забыть и имя, и отчество - это у первобытных
землепашцев только смерть была бабулей с косой. У землепашцев и, говорят, у этих, как их,
животноводов. Теперь, я уверена - это мужик. Здоровенный такой мужичина, вроде Шварцнегера,
со стволом типа... пиф-паф... извергающим путевочки в загробное царство.
Валентина Петровна прыснула.
- Ой, голубушка, вам пока нельзя прыскать, - шутливо зашикала медсестра. И сама
залилась в голос.
- Ну ладно, бегу я, значит, а спрятаться негде. Вдруг гляжу: колодец. Ну, я крышку
откинула, вниз глянула, типа, а там - свят-свят-свят - гады, лягва и всякая срамота! А делать-то
нечего. Я в последний раз оглянулась - и бульк.
Медсестра поправила белую шапочку с красным крестиком. Слова медсестры с трудом
доходили до слуха Валентины Петровны. Вторая волна сна захлестывала ее. Такой разработали,
типа, новый наркоз.
- Ну а как в воду вонючую ту попала, так сразу ору: "На помощь! - кричу. - На помощь!
Вытащи меня, Шварцнегер..."
7.
- Минутку, - извиняющимся голосом попросил Афанасьев, - этот головной убор... он, так
сказать... что ли... для конкретных только случаев. - Одним прыжком взлетел на крыльцо, исчез в
сенях, а через минуту вернулся в клетчатом кепи.
Александр и Валентина Петровна вышли часом раньше. Они несли с собой большой
телескоп Афанасьева, который должны были установить на пожарной каланче, предварительно
напоив вохряка до конвульсий.
Шли быстро. Афанасьев заметно волновался, а Марат, казалось, никак не мог выйти из
ступора, в который угодил тотчас после того, как на него указала стрелка.
- Возьми, Маратыч, - виновато шепнул Афанасьев, быстро сунул ему в руку какой-то
предмет, - ты непременно должен дотянуть до рассвета, иначе за...
Он запнулся, быстро-быстро заморгал, открыл было рот, собираясь сказать еще что-то, но,
видимо, не нашел подходящих слов да так и застрял на ничего не значившем "за". Дружески
потрепав Марата по плечу на прощание, Афанасьев повернул обратно, оставив своего спутника
стоять посреди черного леса под черной-пречерной разлапистой елкой.
В кромешной тьме было трудно понять, что за оружие вложил ему в руку товарищ. Марат
вздохнул. По весу и габаритам предмет совсем не походил ни на пистолет, ни на гранату.
Когда Афанасьев скрылся в кустах, Марат неожиданно понял, почему именно ему выпало
совершить этот акт. "Все будут думать, что я делаю глупость из-за любви. Идиоты. Любовь здесь
совсем ни при чем. Любви все возрасты покорны - верно. Но глупости из-за любви можно делать
только в двадцать. В пятьдесят можно делать глупости только из-за собственной глупости..."
"Смогу ли я, хватит ли мужества? Сомневаюсь. Пионеру ведь было всего четырнадцать...
Он уж успел поверить, а я уж успел разувериться, так и не обретя веры... Какой, к ядреной
Венере, план?!" - машинально сунув руку в карман, Марат нашарил листок. Бумажка была
извлечена, изодрана в клочки и выброшена на землю.
Он приближался, Марат скорее почувствовал это, чем определил по каким-то признакам.
Взошла половинка луны. При ее обманчивом свете Марат мог наконец рассмотреть предмет,
вложенный ему в руку Афанасьевым - это был небольшой театральный бинокль. Поднеся
оптический прибор к глазам, Марат сумел различить отдельные черные силуэты в небе. А главное,
стало совсем тихо. Тишина наступала. Тишина выедала куски его мыслей. Тишина готова была
обрушиться на него, задавить, сокрушить своей чудовищной массой-энергией. При падении
теннисного шарика с большой высоты на землю точно такой же шарик обязательно отскакивает от
нее с другой стороны. Только об этом никто не знает. А Марат знал. Но на Марата падал не шарик.
На него падал всепроникающий Черный Вакуум. Черный, без малейшего белого пятнышка, без
пестринки вакуум, который, как недавно открыли ученые, заполняет львиную долю Вселенной. А
теперь этот Вакуум собирался еще увеличить свою огромную долю, за счет его маленькой
Маратовой дольки, дольки, принадлежащей ему.
"Неужели конец? Неужели через минуту меня не будет? - думал Марат. - И как это не
будет? Как меня может не быть, если я был всегда? Кто без меня может определить, есть я или
меня нет? Прервется процесс детерминирования, вот и все, - но сам-то я не могу исчезнуть.
Сотрется часть памяти - какой пустяк! А может быть, я своей смертью и вовсе уничтожу все?
Может быть, этот лес, эта ночь, товарищи - все есть плод моего воображения? Может быть, плод
созрел, и пришло ему время упасть с питавшей его ветки, быть расклеванным чудными
крылатыми тварями, эманациями Черного Вакуума, которые переварят сладковатую рыхлую
мякоть моих прожитых лет и разнесут семена пошленького неприметного существования по
мирам иным: пустынным ли, плодородным?"
Марат усмехнулся. Миллионы людей перед смертью думали то же самое. Думал так и тот
герой. Или не думал? Или он думал о чем? О том, что жизнь наша - лишь пестрины ржавчины на
гладкой поверхности светлого будущего?
А тишина уже пожирала атрибутивы в Маратовых мыслях: "Может, плод созрел, и
пришло ему время упасть с ветки, быть расклеванным тварями, которые переварят мякоть и
разнесут семена по мирам?"
Марат поднял глаза на луну. Светило невозможно было узнать. Черты лика, эти глаза, нос,
рот, органы чувств, которыми впечатлительные оккультисты наделили мистическую спутницу
планеты Земля, не были теми, что прежде. Лик излучал теперь силу, требовал подчинения. Лик
был мужским.
|
|
