| |
Елена Шерман
Метод Станиславского
Первым ее чувством после пробуждения было удивление: возле нее
лежала толстая книжка в потертом переплете. Но уже через секунду она
вспомнила, что взялась читать перед сном Достоевского, сперва - в
двадцатый раз - "Кроткую", потом - «Белые ночи», потом - «Бедных людей»,
и, похоже, уснула на очередном письме Макара Девушкина. Фу, какой стыд,
хорошо хоть, никто не видел. Стыдно не то, что уснула, стыдно, что с
классиком; и единственным оправданием (если б она имела глупую привычку
оправдываться) могло быть то обстоятельство, что накануне у нее выдался
очень тяжелый день. Зато сегодня до вечера день совершенно свободен, и
можно заняться мелкими удовольствиями для души и тела.
Сперва она приняла ароматическую ванну - ничто так не успокаивает
нервную систему, как запах лаванды. Потом села за компьютер. В последние
полгода Интернет стал одним из ее излюбленных развлечений. Масса
информации, куча свежих анекдотов и великолепная возможность
безнаказанно делать мелкие гадости любимым врагам, не говоря уже о
безграничных возможностях личностного самосовершенствования.
Например, за несколько месяцев она столько узнала о компьютерных вирусах
и способах взлома чужих почтовых ящиков, что вполне могла читать
соответствующий курс лекций в какой-нибудь «Школе молодого хакера», а
ведь еще не так давно и понятия не имела о подобных вещах. И ведь что
главное, новые знания можно моментально применить на практике, тут же
почувствовать, как растешь, развиваешься, обновляешь свой внутренний мир.
Этим утром в сети трепыхались две мелкие рыбешки: на один
почтовый ящик пришло письмо от Веры Сергеевны из Харькова, матери
двоих детей, мечтавшей познакомиться с помощью Интернета с приличным
мужчиной, на другой - послание от некоего Фредди, сторонника однополой
любви, ищущего в виртуальных дебрях родственную душу. Переписку с
обеими она вела уже больше месяца, разумеется, с бесплатных почтовых
ящиков, зарегистрированных под мужскими именами.
С Верой Сергеевной, чье очень трогательное объявление она нашла на
бесплатном сайте знакомств «Виртуальные сердца», она переписывалась как
Григорий Алексеевич, сорока лет, разведенный и бездетный. Как и она,
Григорий Алексеевич жил в Киеве, работал начальником отдела в серьезной
фирме и очень хотел создать семью. Вообще-то, написав и отправив первое
письмо, она сперва усомнилась, клюнет ли Вера Сергеевна - уж больно
хорош был ее вымышленный персонаж, одни достоинства, включая страстное
желание растить детей, коль нет родных, так хоть усыновленных. В самом
деле, Григорий Алексеевич
Не пил;
Не курил;
Не знал, что такое наркотики;
Считал, что пищу готовить - мужское дело;
Сам стирал свои вещи и не считал нужным когда-либо менять этот
порядок;
Обожал склонных к полноте женщин с невыразительной внешностью;
Зарабатывал около тысячи долларов в месяц, но презирал деньги и
искренне не знал, что с ними делать;
Из всех прошлых эпох больше всего жалел о времени матриархата;
Обожал детей, особенно маленьких и шумных;
Не помнил своей матери и заранее готов был полюбить тещу, как
родную мать;
Жил один в трехкомнатной квартире с видом на Днепр
Et cetera, et cetera, et cetera.
Вера Сергеевна ответила через два дня, причем послание начиналось с
бесконечных извинений: дескать, доступ к компьютеру имеет только на
работе, и раньше ну никак не получалось. С тех пор письма приходили более
чем регулярно, одинокая мать двоих детей даже нашла дорогу к ближайшему
интернет-кафе, где за умеренную плату могла часами строчить необычайно
длинные письма с детальным описанием прошлого, развернутым рассказом о
настоящем и восторженными планами на будущее. Письма эти уже начинали
надоедать ей, а письмо, пришедшее сегодня, просто раздражило - Вера
Сергеевна начала повторяться, второй раз описывая историю своего развода.
Впрочем, заканчивалось письмо неизменным "С нетерпением жду Вашего
ответа". Что ж, подождешь. Ответ будет не раньше чем через неделю.
Срочная командировка в Прагу. Она улыбнулась, мысленно набрасывая
письмо Григория Алексеевича: "Прага - прекрасный город, надеюсь когда-
нибудь... (или нет, слишком неопределенно), надеюсь показать его тебе во
время нашего свадебного путешествия!", и расхохоталась, представив, как на
полное красноватое лицо Веры Сергеевны (она уже прислала фотографию)
после прочтения этой фразы наползает, как туча на солнце, выражение
мечтательного блаженства.
Что ж, несколько мгновений блаженства эта замордованная жизнью
бабенка вполне заслужила. Она и переписку-то затеяла не столько из желания
покопаться в душе совершенно незнакомого ей типа людей - законченной
неудачницы (что при ее работе могло ей быть полезным), сколько из жалости.
Как там у Беранже в переводе, кажется, Курочкина? «Честь безумцу, который
навеет человечеству сон золотой". Уже месяц она дарит несчастной одинокой
женшине золотой сон, причем золото самой чистой пробы. Она даже
расщедрилась на фотографию Григория Алексеевича (роль которого
неведомо для себя сыграл Пашутин). Говоря поэтически, в губительной
духоте чужой жизни вдруг подуло свежим ветерком. Вера Сергеевна сама
признавалась в предыдущем письме: "меня женщины на работе спрашивают,
что со мной, отчего я так похорошела? А я молчу и улыбаюсь, не хочу
выдавать свой секрет". Вот, человек расцвел, он впервые за долгие годы
жизни почувствовал себя счастливым, и все благодаря ее усилиям. Кто ж она
после этого будет? Правильно, альтруистка. А некоторые называют ее
стервой, ну, да что с ними, убогими, спорить.
Правда, недолго осталось Вере Сергеевне видеть свои золотые сны. С
самого начала, затевая эту переписку, она придумала две развязки, в
зависимости от того, что за личность предстанет перед ней. Если противная,
то последнее письмо будет саморазоблачением - она прямо напишет, что
издевалась для прикола, и присовокупит убийственно язвительную
характеристику личности адресата. Но Вера Сергеевна оказалась неплохой
бабой, только слабой и несчастной, и она применит вариант №2. Все
останется как есть, и на смертном одре Вера Сергеевна будет дрожащим
голосом рассказывать внукам, какую ей довелось пережить великую заочную
любовь, едва не закончившуюся законным браком. "Он уже хотел приехать в
Харьков, - рыдая, скажет она, - написал, что уже купил билеты, как вдруг
пришло письмо... с другого почтового ящика... от его лучшего друга,
который знал о нашей переписке..." Лучший друг сообщит, что Григорий
Алексеевич скончался от несовместимых с жизнью травм, полученных в
автокатастрофе. Перед смертью в реанимации он пришел себя и успел
шепнуть лучшему другу, стоявшему рядом: "Простись за меня с Верой"... что
друг и сделал.
А что, вполне приличный финал. Будь это полнометражная мелодрама
с любимыми актерами, половина зрительниц на этом месте зарыдала б. Надо,
что не говори, надо ей попробовать себя в режиссуре - но это будет
следующий жизненный этап.
А пока она быстренько ответила на письмо Фредди, с которым
переписывалась от имени Сержа, немолодого драматурга, скрывающего свое
подлинное имя как слишком известное, поклонника, само собою, Уайльда и
Кокто. Переписка с Фредди давалась ей куда сложнее, чем игра с Верой
Сергеевной, и прежде всего, разумеется, потому, что, будучи молодой
женщиной с традиционной сексуальной ориентацией, не так уж трудно
представить себе, чего хочет немолодая женщина с такой же ориентацией, но
очень непросто понять внутренний мир активного гомосексуалиста. Эта
сложность вместе с любопытством и заставляли ее сочинять длинные,
туманные, пересыпанные намеками на вещи, о которых она имела крайне
смутное понятие, послания, причем реагировать приходилось в армейском
темпе - как-то она ответила через три дня,так Фредди смертельно обиделся.
Зато здесь не приходилось придумывать, как лучше прекратить переписку,
когда она надоест: достаточно будет просто не ответить на очередную
порцию душевных излияний ("Я чувствую себя отверженным среди людей...
Я соткан из противоречий, я глубоко презираю т.наз. "нормальных людей", и
в то же время меня ранят их косые взгляды, их ухмылки... Я чувствую, что я
червь, и в то же время я - Бог, создающий собственный мир..."), и
виртуальный роман умрет естественной смертью.
Отправив очередное послание Фредди, она быстренько зашла на
несколько хакерских сайтов - нет ли новых вирусов?, и выключила
компьютер, перейдя от новейших эпистолярных способов к старым, как мир.
Вообще-то еще в школе уроки чистописания вызывали у нее тоску, и в
дальнейшем любви к каллиграфии не прибавилось, но тут был особыйц
случай.
Ее лучшей подруге изменил муж.
Она знала это наверняка - не случайно целую неделю она следила за
ним, посвящая слежке все свободное время. Мерзавец изменял Нине с
крашеной лахудрой, своей сослуживицей, причем делал это дважды в неделю
в квартире лахудры во время обеденного перерыва. Нужно было раскрыть
лучшей подруге глаза на подлинную сущность ее благоверного.
Простодушная курица сказала б прямо - ха, все простодушные курицы давно
в супе, а те, кто уцелел, скорей залезут меж молотом и наковальней, чем
встанут между мужем и женой. Нет, именно для таких сложных, запутанных
в моральном отношении случаев и существуют анонимные письма. Впрочем,
почему анонимные? Она подпишется как "Сочувствующая Вам знакомая", а в
тексте письма даст понять, что автор работает вместе с Нининым супругом,
что, кстати, легко объяснит и полную осведомленность на счет лахудры.
С полчаса она пробовала разные почерки, пока наконец не
остановилась на наименее похожем на ее собственный. Текст сложился легко,
только пришлось переписать письмо дважды - первый вариант был
безукоризненно грамотный, во втором она сознательно не поставила
несколько запятых. Больше естественности во всем, от макияжа до
анонимных писем - таков девиз нынешнего сезона. Адрес на конверте она
написала Ниныной мамы - это давало стопроцентную гарантию того, что
письмо попадет к Нине в руке, да еще приобретет ненавязчиво, "по ходу
пьесы", еще одного неравнодушного читателя. Мать Нины настолько горячо
любила зятя, что не уставала думать о нем днем и ночью, с регулярностью и
надоедливостью осеннего дождя озвучивая тезис "Брак Ниночки с этим....
был ошибкой!" Конечно, ошибкой, а после этого письма о браке Нины можно
будет говорить только в прошедшем времени, исключительно с глаголом
"был".
Можно, конечно, спросить, откуда сотрудница неверного мужа знает
адрес тещи? Пока шел ремонт их квартиры, Нина с мужем жили у ее матери,
и, помнится, Нина жаловалась, что бесценному Вадику и в выходные
отдохнуть не дают, приезжают с работы, привозят какие-то документы на
доработку. Так что в его конторе этот адрес известен как минимум шефу,
секретарше и шоферу - а значит, всем.
Бросить письмо в почтовый ящик она решила в другом районе, чтобы
на конверте был соответствующий штемпель. Разумеется, никто не будет
изучать конверт, и все это фигня, но она привыкла любое дело, достойное
того,чтоб его делать, делать на совесть. Придется прокатиться на другой
конец города, и, коль скоро уж она очутиться там, заодно навестит Мэтра.
С легким сердцем и приятными предчувствиями она вышла из
подъезда. Прямо на газоне, под окнами первого этажа, стояла ее новенькая
"Таврия" с тонированными стеклами. Некоторые соседи возмущались, даже
грозили разбить ветровое стекло или что-то в этом роде, но ничего,
разумеется, не посмели сделать, а когда она пояснила всем и каждому, что,
как только купит гараж, заберет отсюда свою машинку, последние
недовольные стихли и засохли. И в самом деле, чего метать икру? На газоне
давно ничего не росло, кроме чахлой травки и нескольких кустиков
чертополоха, старички с первого этажа, под чьими окнами стоит ее "Таврия",
не только не возражали, но даже обрадовались, когда она пообещала им
кидать по 20 гривен в месяц, если они будут присматривать за машиной по
ночам. У них все равно старческая бессоница, делать нечего, почему бы
время от времени не бросать взгляд в окошко, тем более, прилично - для их
уровня - оплачиваемый взгляд. Да и слух у них еще приличный, во всяком
случае, шум мотора услышать смогут. Ведь за машинами в этих спальных
районах, начиненных всякой голытьбой, нужен глаз да глаз, а она не
стоглазый Аргус, на все просто не хватает ни сил, ни времени.
Поздоровавшись со своей "Таврией" как с живым существом, она
открыла дверцу, легко уселась на водительское кресло. Как она была права,
что купила машину, а не норковую шубу! Сколько себя помнит, вечно в жару
или пургу ждала она вечно набитый общественный транспорт, обливаясь
потом или замерзая, а теперь - свобода и красота! Боковое стеклышко
приспустим, музычку включим, туфелькой нажмем на газ - и вперед, вперед,
к новым свершениям. Денек выдался солнечный, но не жаркий, ветреный,
песенки по радио передавали самые любимые, и она ощутила вдруг, как в
душе ее поднимается беспричинная радость. Словно кто-то всемогущий
улыбнулся ей и пообещал, что отныне все будет хорошо. Как истая женщина,
она верила в предчувствия, и обласканная вниманием интуиция платила ей
сторицей: внезапно возникающее ощущение счастья - или тревоги - никогда
не обманывало ее. Но сегодня предчувствие сбылось неожиданно быстро,
потому что, проезжая по направлению к автобусной остановке, она заметила
у перехода долговязую белобрысую девицу, имени которой не знала, но
которую с первой встречи мысленно окрестила Глистой.
Жизнь сталкивала ее с Глистой, жившей где-то недалеко в ее районе,
раза три, и эти встречи оставили не самое приятное воспоминание. Первый
раз она столкнулась с Глистой в автобусе, повернув голову в направлении
чьего-то упорного и неприятного взгляда. Белобрысая девица смотрела на нее
в упор с презрительной миной, а когда она ответила тем же взглядом,
принялась корчить рожи и крутить пальцем у виска. Пантомима это
продлилась достаточно долго, чтобы она ощутила себя глупо: строить
гримасы ей показалось недостойным, закричать через салон что-то
оскорбительное - нелепым. Через несколько остановок Глиста вышла, явно
довольная собой. Она запомнила наглую идиотку, чтоб через пару месяцев
встретить это существо на продуктовом базарчике, где она отобрала себе
большой, аппетитный арбуз, отложила его в сторону и принялась
пересчитывать мелочь, чтоб расплатиться без сдачи. Тут невесть откуда
выскочила Глиста, схватила ее арбуз и сунула продавцу смятую
пятигривневую бумажку. Когда, слегка оторопев от такого хамства, она
попыталась отстоять свое право на арбуз, Глиста, повернувшись к ней,
скорчила очередную презрительную гримасу и пробормотала себе под нос
что-то вроде традиционного пожелания пойти на три буквы. Потом она
корила себя, что не залепила придурковатой малолетке оплеуху, но кругом
стояли люди, в ее руке была тяжелая сумка, и, в общем, вся ситуация как-то
не способствовала поединку с целью отомстить за оскорбленную честь. Во
время третьей встречи, произошедшей все в том же общественном транспорте
(от пребывания в котором она отныне избавилена благодаря своей любимой
машине), Глиста не только корчила гримасы и хамила, но и осмелилась
толкнуть ее при выходе так, что она едва не упала. Разобраться со
придурковатой скандалисткой, увы, не удалось: едва она вылетела из
автобуса, чуть не приземлившись физиономией на асфальт, как двери тут же
со скрежетом закрылись и автобус уехал.
И вот теперь ее любимая "Таврия" дает ей прекрасную возможность
отомстить Глисте. В самом деле, с какой стати издеваться, корчить рожи и
тем более распускать руки по отношению к совершенно постороннему
человеку, не сделавшему тебе, между прочим, ничего плохого? Ты считаешь,
девочка, что ты цветок, а все остальные - дерьмо? Ну так сейчас ты станешь
цветком с переломанным стеблем.
Смело вьехав на тротуар, она повела машину прямо на шедшую
спиной к ней Глисту. Та услышала шум, обернулась, и - надо же! - не
скорчила очередной мины, а ускорила шаг, шагая, как цапля, на длинных
тонких ногах. Она в свою очередь увеличила скорость, Глиста, оглянувшись
снова, припустила, а она за ней, та бежит, а она за ней, и минуты две
случайные прохожие могли наблюдать забавную сцену: красная
"Таврия"гонялась за долговязой белобрысой девицей. Впрочем, кроме мелких
детей, игравших в свои игры, никого на улице не было. Комедия, во время
которой она испытывала ни с чем ни сравнимое наслаждение, закончилась
именно так, как она хотела: Глиста сделала попытку добежать до ближайшего
подъезда, она нагнала ее и стукнула капотом, резко затормозив. Глиста
отлетела от удара на пару метров и осталась лежать, а она, дав задний ход,
быстренько развернулась и уехала, обрадованная донельзя и уверенная в двух
вещах: что Глиста жива (о, разумеется, она вовсе не хотела ее убить, так
только, проучить немножко), и в том, что ее не найдут.
Да и как найти? Стекло тонированное, кто за рулем, Глиста не видела
(какой шанс скорчить рожу был упущен!), номер машины не запомнил бы в
такой ситуации даже экстрасенс, а если кто-то, кроме детишек, что и заметил,
то что он мог заметить? Красную "Таврию"? Так мало ли красных "Таврий"
на свете, не говоря уже о том, что в списке людей, которым Глиста сделала
западло, она явно на самом последнем месте, если вообще ее скромная
персона там присутствует.
Уверенно ведя машину по залитому солнцем шоссе, она старалась
удерживать себя от мысленного прокручивания случившегося вновь и вновь–
это отвлекало от дороги. Будет еще время посмаковать комичную сцену.
Конечно, найдутся патентованные гуманисты, которые осудят ее поступок и
даже назовут его преступлением. И нельзя сказать, что в их
разглагольствованиях нет рационального зерна. В самом деле, то, что
случилось пять минут назад, никак нельзя назвать поступком доброго
человека. Но что поделать, если в этом мире легкое (а тем более не очень
легкое) членовредительство - лучший способ сбить спесь с высокомерных
ничтожеств? Лучше, конечно, было б заставить их испытывать такие же
душевные страдания, но, увы, это невозможно - души там нет.
Бросив письмо в почтовый ящик и мысленно пожелав Нине стойкости
и мужества (а что еще пожелать человеку, в доме которого послезавтра
разорвется бомба?), она поехала к Мэтру. Вообще-то визит этот планировался
давно, но что-то внутри подсказывало ей - еще не время. Но сегодня, она
знала и чувствовала совершенно точно, этот час настал.
Мэтр открыл через пять минут после звонка, и слышно было, как он
чертыхается. "Или давление подскочило, или голова болит, или то и другое,
тем лучше", - подумала она и невольно улыбнулась, когда увидела в проеме
двери Мэтра в халате (в половине второго дня) и с мешками под глазами -
догадка подтвердилась. Впрочем, за те два года, что они были знакомы, она
настолько изучила этого человека, что было б скорей странно, если б догадка
не подтвердилась.
- Зачем пожаловала? - спросил Мэтр вместо приветствия.
- Пообщаться, - ответила она. - Впустите сиротку, Максим Фаддеевич?
- Входи, сирота казанская, - пробурчал он, и она вплыла в большую и
богатую, но несколько запущенную квартиру. Творческому человеку некогда
заниматься бытом, а домработница приходит раз в неделю.
Присев на край кресла в гостиной, она преданно посмотрела на Мэтра
и покачала головой. Он смотрел на нее хмуро и без интереса - видимо,
сильно болела голова.
- Я вижу, Максим Фадеевич, у вас голова болит... - начала она, но Мэтр
тут же оборвал:
- Ты это пришла мне сказать? Да, болит, и меньше всего я сейчас хочу
переливать из пустого в порожнее!
Начало немного неудачное, но главное, что лед тронулся. Теперь
подпустить, подпустить химическое оружие замедленного действия, влить в
уши яду:
- Максим Фаддеевич! Да я... (искренности, искренности побольше,
можно даже чуть-чуть переиграть - не страшно!)... Я как услышала, что вы в
Москву переезжаете, заплакала, я... Я не представляю, как мы будем без вас!
Она говорила, выпустив немного слез, и это было не совсем удобно: от
жидкости, попавшей на зрачок, изображение размывалось, она видела Мэтра
не так отчетливо, как хотелось бы - но все же смогла различить, что лицо его
из сероватого делается зеленоватым.
- В какую Москву? - прошипел Мэтр. - Кто такое сказал?
Одно время Мэтр действительно в глубочайшей тайне вел переговоры
с Москвой. Тайна соблюдалась по двум причинам: во-первых, это могли
расценить как предательство по отношению к родному коллективу, и, во-
вторых, нельзя было не учитывать возможность провала всей затеи: каково
предстать перед террариумом единомышленников в роли неудачника,
который просился-просился в Москву, ну так просился, а его не взяли?
Переговоры с Москвой окончились ничем, все оставались на своих
местах, и единственное, что утешало Мэтра в неприятной ситуации, что
никто, как говорится, ни сном, ни духом. И вдруг...
- Кто распускает такие сплетни?!! - заорал Мэтр и стукнул кулаком по
подлокотнику старинного кресла. Впечатлительный, как все творческие
натуры, начиная с нее. "Сейчас у бедняги давление подскочит. Ну ничего,
осталось еще чуть-чуть, потерпит".
- Да я даже не знаю, кто это первый сказал, - она опустила большие
голубые глаза. - Но, значит (с воскресшей надеждой в голосе) вы никуда не
уезжаете?
- Нет! Не уезжаю! И хочу знать, кто распускает сплетни! Если ты уж
пришла сюда, наверняка знаешь!
- Тогда и я буду сплетницей, - тихо и достойно, как и подобает в таких
случаях порядочному человеку, ответила она.
Мэтр выматюкался, встал, ушел на кухню, оттуда послышался легкий
звон - не то пятьдесят грамм коньяка проглотил, не то лекарство водой запил.
Действительно, люди - сволочи. Ну, хотел человек перебраться в
Москву, не получилось, им-то что? И как приятно, что она к этому делу ни
сном ни духом не причастна. Она против Мэтра ничего не имеет, у нее свои
конкуренты, точнее, конкурентки. Правда, когда она выйдет отсюда, на одну
будет меньше.
- Вы так разволновались... Давайте лучше о другом... Люди вообще не
стоят переживаний, я по себе знаю. Кругом измена, трусость и обман, как
написал Николай II в своем дневнике после отречения.
- Да? - проявил интерес Мэтр, - он так написал?
- Именно этими словами. А я, применительно к нашей сфере, добавила
б - и лицемерие. Вот взять хотя бы Лисичкину... В глаза так хвалила вашу
последнюю работу, а позавчера в туалете... уж простите за подробностей... я
в кабинке, меня не видно, а она входит и говорит Селезневой... Ну, неважно,
что именно, нечто прямо противоположное тому, что в глаза.
- А ты не такая? - огрызнулся Мэтр, но дело было сделано. Он просил
назвать имена людей, пустивших слух о Москве. Она прямо на вопрос не
ответила, но назвала Лисичкину. Этого достаточно. Больше ничего говорить
не надо, в этом и состоит подлинное искусство: с помощью минимума
средств выразить максимум. Теперь в сознании Мэтра сплетня свяжется с
Лисичкиной. Правда, Лисичкина ничего такого не говорила, а что касается
разговора в туалете, так кто ж не критикует начальство за глаза, но она ведь
ее ни в чем и не обвиняла. Чистая работа. Теперь можно и попрощаться, и
поехать домой обедать.
Пообедав постным борщом и рагу из молодых овощей, она прилегла
вздремнуть. Именно дневной сон, а не кремы и маски, помогает надолго
сохранить молодость кожи. Из сонного царства ее вывел телефонный звонок –
звонил приятель, излагал свои планы на викенд. Она ответила сухо,
недовольно, хотя никакого недовольства не испытывала, разве что в первую
минуту легкое раздражение от того, что разбудили. Но так не делается -
звонить в половине пятого в пятницу и спрашивать, не поедет ли она с ним на
выходные на водохранилище. Она же не сидит и ждет, как привязанная
собачка в входа в магазин, когда он соизволит осчастливить ее своим
звонком, у нее своя жизнь.
- У меня на викенд есть лучшие предложения, - холодно ответила она. -
И вообще, ты поднял меня с постели, я спала после обеда.
- Извини, не знал. Не у всех же такая райская жизнь! - попытался
съязвить приятель, но его тут же поставили на место:
- Умные люди заботятся прежде всего о себе, а идиоты стремятся
осчастливить человечество. И тебе не мешало б поспать подольше, а то тв
какой-то нервный.
- Короче, ты едешь или нет?
- Нет, конечно, - ответила она и положила трубку. Жаль его, конечно,
он настроился, тешил себя надеждами, но иначе нельзя - чуть поддашься
мужику, начнет из тебя веревки вить. Это она уже проходила, спасибо,
больше не надо.
Но нет худа без добра, звонок приятеля навел ее на мысль,
показавшуюся ей очень забавной. Она достала толстый телефонный
справочник, раскрыла букву "Б" - больницы. Где у них тут
травматологические отделения?
- Здравствуйте, вас беспокоят из 118 отделения милиции Печерского
района, - быстрым и строгим голосом произнесла она. - К вам сегодня
поступали жертвы автомобильных аварий? Кто именно? Какие травмы?
Во второй по счету больнице она напала на след Глисты, доставленной
в 13:00 со сложным переломом обеих ног и сотрясением мозга. Да ну, там
было чему сотрясаться? Ведь по внешнему виду наличие мозгов и в шутку
предположить было невозможно. Что ж, "ты этого хотел, Жорж Данден".
Зевая, она пошла на кухню, достала из холодильника яйцо, сметану и
мед - пришла пора делать питательную маску для лица. Потом быстренько
собралась, надев то, что легко снимается и не мнется, и ровно в шесть вышла
из дому - пора на работу.
...Она подняла на него огромные голубые глаза и серьезно сказала:
"Подождите, я подумаю".
Он не понял, он обиделся вначале: "Неужели, думаю, она между мной
и купцом выбирает?" И так он не понимал ее, мучил ее и себя до самого
конца, до того момента, как ее неподвижную принесли в комнату и положили
на стол. И все время, пока на сцене шел мучительный диалог между
мужчиной и женщиной, диалог, в котором один говорил, оправдывался,
объяснял, а другая молчала, и горела света, и огромные тени ходили по
заднику, все два часа спектакля в зале стояла гробовая тишина. Тишина
царила и тогда, когда упал занавес, и только, когда актеры вышли на поклон,
зал встал и зааплодировал. Какая-то женщина сорвалась с места и поднесла
Кроткой... точнее, актрисе, игравшей роль Кроткой, большой букет роз.
За кулисами к ней подошел Мэтр в сопровождении невысокого
лысоватого мужчины, которого она тут же опознала как маститого
театрального критика Н. Маститый, как оказалось, был настроен самым
необычным образом - восторженно-благодарно.
- Я восхищен, - сказал он вместо приветствия глубоким бархатным
баритоном и сделал необходимую паузу: чтоб она могла прочувствовать его
слова. - Ведь вы практически ничего не говорите, реплик очень мало, а между
тем я действительно видел эту женщину, передо мной была Кроткая
Достоевского! Более того, ваш партнер, конечно, хорошо играет, но спектакль
держится на вас. Именно вы создаете необходимое напряжение, вы даже
молчите талантливо!
Мэтр нахмурился - не то не понравились слова критика (хотя он
вообще-то не был завистлив, точнее, мог себе позволить независтливость), не
то все еще переживал сказанное во время ее дневного визита. Какое-то время
он будет морщиться при ее появлении - еще бы, принесла неприятную
информацию.
- Спасибо, - с чувством обратилась она к критику. - Моя игра - это
заслуга Максима Фаддеевича. Это он слепил из меня актрису...
- Да, хороший из меня получился Пигмалион... - пробормотал Мэтр.
Ничего, похмурится-похмурится и снова выйдет солнышко. А
Лисичкина не увидит роли Офелии, как своих ушей. Офелией в этом театре
может быть только она!
Ровно через две минуты, убедившись, что Н. не желает плавно
переходить от талантливой молодой актрисы к создавшему ее режиссеру и
продолжает на разные лады воспевать ее Кроткую, Мэтр под каким-то
предлогом отошел в сторону и тем самым позволил ей сосредоточить все
внимание на критике. И очень хорошо. Реклама в наше время - страшная
сила. Пусть старый циник напишет про нее что-нибудь теплое, хорошее,
светлое, и непременно процитирует эти слова:
- Вы знаете, в работе над ролью мне очень помогает старый добрый
метод Станиславкого. Я стараюсь найти в себе что-то общее с моими
героинями, и в случае - с Кроткой, - она доверчиво и открыто посмотрела на
него, - это было легко. Я стараюсь жить по христианским заповедям, даже в
мыслях не желать другому зла, хоть это и нелегко. И, как всякая настоящая
женщина, я кротка, хрупка и ранима...
"Ах, Мельпомена, самая лукавая муза, с улюбкой невинной девочки и
глазами записной шлюхи! Среди каких странных и неповторимых людей ты
вербуешь своих служителей!" - подумал критик и улыбнулся собственному
пафосу, но тут же стер улыбку и искренне сказал:
- Да, это заметно.
|
|
|
|
