| |
Анатолий Полищук
О, мой папа!
Намного раньше
Я подошел к хлебному в стандартное рабочее время, но дверь была закрыта. В
стекляшки двери носом впился рыжий малолетка, не глядя на меня, сообщил:
заперлись.
- Да что они там делают, - озадачился я.
- Поедают! - убежденно ответил малыш, повернулся ко мне - рыжий, забавный,
с торчащими неровными зубами, и я его узнал - из соседнего подъезда пацан.
Минут через пять магазин заработал, я попытался окинуть его прилавки
малышовыми глазами: да, здесь было что поедать, - ох уж эти недоступные
мальцу пирожные-плюшки, коврижки-печеньица, торты-пряники! Тогда он меня
попросил, стесняясь:
- Дяденька-сосед, вы не купите мне буханку хлеба, пожалуйста?
Я спросил сочувственно:
- Деньги потерял?
Он разжал ладошку: таяло недоеденное донышко от вафельного стаканчика...
- Растратился... - озадаченно сообщил он.
Пока мы возвращались в наш двор с буханками подмышкой, он поведал мне
восхитительную историю о своем папе. Папа его - секретный летчик! Воюет в
Афгане! (Шел 1988 год). Недавно под Кандагаром его чуть не сбили душманы, а
он им ка-ак! А они ему ка-ак! А он зато! А потому что папка - главный
истребитель в Афгане, он на них на разведку полетел, а душманов сразу
восемь "фантомов", а папка все бомбы сразу сбросил, а его самолет сразу
вверх, а он по "фантомам" сверху - ха!..
Он испинал все урны по дороге домой, а говорил так восторженно и упоенно,
так заразил меня азартом папкиных боев, что я, изрядно взрослоголовый к
тому времени, неосторожно заметил:
- Или истребитель твой папка, или бомбардировщик, ты уж что-то одно
придумывай, лады?
Малыш посмотрел на меня шалыми восторженными глазами, даже чуть захлебнулся
от переполняющих чувств:
- Дяденька-сосед! Вы просто моего папку не знаете! Он всегда, как на
разведку летит, полный истребитель бомб набирает, о, вы не знаете, а мой
папа!
...И я на год с лишним стал любимым слушателем Рыжика. Я, наверное, первым
в мире узнал, что когда приедет его папка, то привезет ему пистолет
Макарова, автомат Калашникова и гранату. Гранатой Рыжик собирался взорвать
школу... И, хотя папка его был совсем уж секретным летчиком, Рыжик доверил
мне поглазеть на папкину фотку.
Где уж эта дурища, мама его, нашла эту открытку чуть не военных лет:
молоденький лейтенант при орденах, рисованное сердечко, а в нем бессмертная
просьба, мол, жди меня, и я вернусь, только очень жди!
Мама регулярно лупила Рыжика за школьные успехи, классная терпеть его не
могла за непоседливость, за его бедность, невзрачный вид. Мороженое ему
гарантировали, если за неделю не получит ни одной тройки! Но раз в месяц
Рыжик озадачено разглядывал мокрые после мороженого ладошки, сообщал мне,
что "растратился"... Мы вместе шли за хлебом. Рыжик прояснял мне
подробности очередного папкиного подвига. Даже если я встречал его
зареванного, он не жаловался: - загибал пальцы, считал месяцы, после
которых закончится война, приедет папка и всех обидчиков перестреляет.
Мама
Маленькая рыжая мышка, губы упрямо поджаты, маленькие глазки оглядывают
людей подозрительно, недоверчиво.
- А вам какое дело, что я Юрке рассказываю? - въедливо спросила меня.
- Но ему же скоро одиннадцать! Скоро самые глупые первоклашки и те будут
смеяться над его выдумками! Вам ведь все равно придется ему правду
объяснять!
Она неожиданно трогательно сложила ладони перед собой:
- А расскажите вы ему все правду, а? Он вас слушается... Ну, дурака
сваляла, что ж теперь!
Ему еще пяти не было, я придумала... про секретного летчика... Кто же знал,
что он запомнит! А он все другое готов позабыть, а эту открытку
несчастную... не дай бог в альбом уберу - крику да слез на сутки!
- На что вы рассчитывали все это время, почему раньше не признавались?
- Думала, замуж, может, выйду, жениху объясню, он притворится, что он и
есть тот папка. А вы если не собираетесь Юре все объяснить, то и нечего!
- Что - "нечего"? - я понимал, что у меня никогда не хватит духу лишить
этого несчастного малыша последней опоры в его бедолажной жизни, а злиться
на несчастную дурную маманю - что негодовать на круглую форму Земли...
- Нечего его Рыжиком звать! Юра и все!
Юра и всё!
Вскоре мы с женой получили новую квартиру и переехали, но еще до отъезда
мне довелось досмотреть переломный акт этой маленькой трагедии. Впрочем,
такой уж маленькой?
За Юркиной мамой стал ухаживать симпатичный, в годах азербайджанец, все
звали его Аликом. На лейтенанта со старой открытки он никак не тянул.
Действие стремительно летело к свадьбе, и чем помочь Рыжику, я даже не мог
представить. Из Афгана уже во всю выводили наших ребят, об этом знали даже
дошколята.
За день до свадьбы Алик рассказал Юрке правду о маминой брехне.
Рыжик сидел на скамейке у подъезда сжавшийся, бледный как мел, с мертвыми
глазами.
Я битый час пытался растормошить его, отвлечь, рассмешить - он не
пошевелился. Я отвел его домой, пришлось придерживать его за плечи, ребенок
словно ослеп и оглох.
В последующие годы встречал изредка бывших соседей, слышал отголоски
Юркиной судьбы: бросил школу... ночевал невесть где... прибился к
взрослым... попал в колонию... снова попал в колонию... куда-то переехала
мама с Аликом... куда-то делся после колонии сам Рыжик. И еще туманные
слухи о каких-то мерзких проделках Рыжика - я не хотел этому верить и не
верил.
И вот как-то раз свиделись...
Свидание...
Один мой сосед, вечно встрепанный и вечно раздраженный мужичок, инвалид
второй группы, держал киоск в Южном: пиво, жвачка, лапша, сигареты. И
привык от пуделевских времен, что инвалиды дань "не плотют". Но нашлась в
районе шантрапа и стала на мужичка наезжать. Резко весьма. С поборами, с
мордобоем. Инвалид, как водится, стал искать защиты, и один из людей
посоветовал ему привлечь для переговоров своего соседа, меня то есть. Особо
меня раздражала шпионская деталь предстоящей встречи: сидеть на лавочке в
парке "Динамо", держать в руках буханку хлеба, и меня найдут!
- Не узнаёшь?
Очень типичный парень середины девяностых: кожаная куртка поверх
поддельного "адидаса", короткая стрижка, хмурые неприязненные глаза, очень
приветливые широкие плечи и человеколюбивые бугристые кулаки.
Он бесцеремонно взял из моих рук буханку, оскалился, примерился к
поджаренной корочке, куснул. Неожиданно пропищал набитым ртом:
- Дя-аденька-сосед, купи мне хлеба, пожалуйста!
Я думал, что к этому возрасту потрясти меня можно, только если взять за
грудки и шибко потрясти, - ан нет!
- Рыжик, ты что ли! - охнул я.
И в этот раз мне не удалось его растормошить - он категорически отказался
говорить о себе. На вопрос, можно ли теперь писать о его детской истории,
недобро ухмыльнулся, не стоит, вдруг прочту или перескажет кто, опять
кому-то худо будет...
За моего знакомого инвалида он заступился. Шантрапе, наехавшей на киоск,
стало действительно худо: трое попали в больницу, и надолго. На следующее
утро Рыжик оказался в СИЗО.
Следователь внимательно изучил мои редакционные корочки, переспросил, за
кого хлопочете, за Рыжова? И дал почитать акты медэкспертизы. Один из
сопляков-рэкетиров все еще был в реанимации...
...и расставание
В начале 1996 года, незадолго до принятия нового Уголовного кодекса, Рыжов
был приговорен Индустриальным судом Хабаровска к пяти годам.
Мне сказали только эту цифру: пять лет, и на душе стало довольно погано.
Потом вдруг, как это часто бывает в нашей солнечной стране, всплыли новые
факты, часть пострадавших отказалась от показаний, и Рыжик получил в итоге
три плюс два. В сумме то же, но в жизни легче: два последних года отбывать
не в лагере, а на поселении.
Не скажу, что на душе стало легче, я сам довольно глубоко увяз в этой
истории. Дважды я передавал ему посылки в следственный изолятор. Во второй
раз посылка, не очень полная, вернулась ко мне, а из короткой записки я
понял, что Рыжик не нуждается ни в каких моих дотациях и т.д. То есть и
первую посылку не получал, и сто первую принимать не будет.
И только на днях, спустя несколько лет, от Рыжика пришло письмо из Тулучей,
со спецпоселения. Едкое такое письмецо, со многими подначками, что же ты,
дяденька-сосед, не заступился перед властями. А в конце письма было: "Живу
тут с одной, говорит, беременна. От кого только, не знает. Наверное, от
летчика какого, ты как считаешь? Ладно, по фиг, буду воспитывать".
|
|
|
|
