| |
Дмитрий Бушуев
Стихотворения
* * *
Пишу давно на языке,
которого не понимаю,
но мальчик с веточкой в руке
плывет к небесному Китаю,
плывет фонарик по воде,
плывет как будто из России,
а я три года на кресте, и
мне еще невыносимей,
уже давно трещат по швам
моя природа, плоть и слово,
точнее, я себя сожрал,
совсем невинного такого.
Мне в небе пагода звенит -
все колокольчики Пекина,
там полируют малахит
и сочиняют сон с жасмином.
Ты будешь там, среди меня
как ученик в слезах и бусах,
в горящей тоге короля
и бронксовских тяжелых бутсах.
Я сам смотрел в хрустальный шар-
осенний сумрак золотистый,
где смерть мигает. И шуршат
почти как шелковые листья.
* * *
Об арлекинах не плачут
и арлекины не плачут,
на подмосковную дачу
ехал один человек -
лет ему было под сорок,
даже известный астролог
будущее незнакомца
на небесах прочитал,
только земля не родная,
да, но с приметами рая
снилась, блистала сквозь август,
я с тем попутчиком был.
Черт нас, наверно, попутал,
карты смешал, перепутал,
в редкие эти минуты
я Вас как будто люблю.
* * *
На трамвае, что ли, ржавом,
с терпкой вишнею морозной
в арлекинскую державу
мы уедем под наркозом -
в Саггитариус созвездье,
под шафрановые луны
в наше старое поместье -
уголок осенний чудный.
С деревянного вокзала
смотрят грустные драконы,
а в аптеке смерть дышала
в разноцветные флаконы,
будут черные портьеры
и парадные портреты,
молодые офицеры
снимут комнату на лето.
Жизнь покажется диктантом,
а не вольным сочиненьем.
Девочка с огромным бантом
ест клубничное варенье.
Возвращение в Вонтино
Медь начищенного самовара напоминает оркестр
духовых инструментов под влажной сиренью, где
душа моя переходит сквозь геликоны в детство -
там надувные игрушки плавают на воде
полузацветшей заводи с вымершими кувшинками
в пустоши, почивающей в собственной простоте -
это чужое детство заигранными грампластинками
кругами от камня брошенного расходятся по воде;
тень золотой крушины на мокром песке колышется,
дождик ли это, слезы ли - просто рябит в глазах
бабочка ли капустница, бабочка ли крапивница,
только играл оркестр в медных моих садах.
Так дневники чужие читаются как Евангелие,
и ядовит шмелиный химический карандаш,
стрелами исчеркавший карту военной Англии -
так же чужое детство вписано в мой пейзаж.
* * *
Ошибка памяти. Ошибка.
Ошибка памяти моей.
На рукаве твоем нашивка
и монреальский соловей.
В горячей трубке телефонной
мне птицы райские поют.
Канадцы с веточками клена
идут толпой на Страшный суд.
| |
|
|
